Книга Я – многообразная старуха - Фаина Георгиевна Раневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Будет ли пятая графа при коммунизме?
– Нет, будет шестая: «Был ли евреем при социализме?»
В 60-е годы Раневская и еще несколько артисток ее театра поехали по путевке на Черное море. А муж одной из актрис достал путевку в другой санаторий этого же курорта. Потом Фаина Георгиевна рассказывала:
– И вот раз муж пришел навестить жену. Прогуливаются они по аллее, и все встречные мужчины очень приветливо раскланиваются с его женой.
Муж заинтересовался:
– Кто это?
– Это члены моего кружка…
Затем все вместе пошли провожать мужа до его санатория. Видят, там многие женщины раскланиваются с ним.
– А кто это? – спрашивает жена.
– А это кружки моего члена.
Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там – выход из кинотеатра и место, где разгружали машины с хлебом.
– Я живу над хлебом и зрелищем, – говорила Раневская.
Мои любимые мужчины – Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер, найдутся еще – лень вспоминать.
– Вот женишься, Алешенька, поймешь, что такое счастье.
– Да?
– Да. Но поздно будет.
Режиссеры меня не любили, я платила им взаимностью. Исключением был Таиров, поверивший мне.
…Однажды, провожая меня через коридор верхнего этажа, мимо артистических уборных, Александр Яковлевич Таиров вдруг остановился и, взяв меня за руку, сказал с горькой усмешкой:
– Знаете, дорогая, похоже, что театр кончился: в театре пахнет борщом.
Действительно, в условиях того времени технический персонал, работавший в театре безвыходно, часто готовил себе нехитрые обеды на электроплитках. Для всех нас это было в порядке вещей, но Таиров воспринимал это как величайшее кощунство.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
– Позовите директора, – сказала она, расплатившись.
А когда тот пришел, предложила ему обняться.
– Что такое? – смутился тот.
– Обнимите меня, – повторила Фаина Георгиевна.
– Но зачем?
– На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести.
«Душа – не жопа, высраться не может» – Шаляпин в передаче Раневской.
– Фаина Георгиевна! Что ж вы не спрашиваете, как я живу?
– Роза, как вы живете?
– Ой, и не спрашивайте!
Испытываю непреодолимое желание повторять все, что делает дворник. Верчу козью ножку и произношу слова, значение которых поняла только взрослой. Изображаю всех, кто попадается на глаза. «Подайте Христа ради», – произношу вслед за нищим; «Сахарная мороженая!» – кричу вслед за мороженщиком; «Иду на Афон Богу молиться», – шамкаю беззубым ртом и хожу с палкой скрючившись, а мне четыре года.
…В пять лет была тщеславна, мечтала получить медаль за спасение утопающих… У дворника на пиджаке медаль, мне очень она нравится, я хочу такую же, но медаль дают за храбрость – объясняет дворник. Теперь медали, ордена держу в коробке, где нацарапала: «Похоронные принадлежности».
Актрисой себя почувствовала в пятилетием возрасте. Умер маленький братик, я жалела его, день плакала. И все-таки отодвинула занавеску на зеркале – посмотреть, какая я в слезах.
Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я создала? В силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар, и только.
8 Марта – мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветах и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
В сентябре 1946 года, приехав в Ленинград к Ахматовой, чтобы поддержать ее в трудный час, Раневская неожиданно встретилась на улице с Леонидом Осиповичем Утесовым. В тот день он выглядел печально и задумчиво. Увидев Раневскую, он сказал:
– Надо же, в Москве, Фаина Георгиевна, годами не видимся, а здесь, в Ленинграде, встретились.
– А я знаю, куда вы идете и к кому[1].
– А я тем более догадываюсь, куда идете вы. И хотя мы движемся в разных направлениях, но по одинаковому поводу.
Пятидесятые годы. В магазинах – очереди и пустые прилавки. Раневскую и еще одну семейную чету артистов приглашают в высокопоставленный дом какого-то крупного партийного работника. Фаина Георгиевна вспоминала:
– На столе изобилие, как при коммунизме. Закусываем мы в полное удовольствие, налегли на семгу и осетрину, и тут хозяйка останавливает нас:
– А не пришло ли время дорогим артистам показать свое мастерство? Фаина Георгиевна, может, вы нам прочтете? Просим! – И захлопала в ладоши, не улыбаясь.
Я сорвалась:
– А что, настала пора харч отрабатывать?
Опять отгадывают кроссворд.
– Падшее существо, пять букв, последняя – мягкий знак?
Раневская быстро:
– Рубль!
Когда мы вышли из массивных банковских дверей, то порыв ветра вырвал у меня из рук купюры – всю сумму. Я остановилась и, следя за улетающими банкнотами, сказала:
– Денег жаль, зато как красиво они улетают!
– Да ведь вы Раневская! – воскликнул спутник. – Только она могла так сказать!
Когда мне позже пришлось выбирать псевдоним, я решила взять фамилию чеховской героини. У нас есть с ней что-то общее, далеко не всё, совсем не всё…
Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.
Всех артистов заставляли ходить в кружок марксистско-ленинской философии. Как-то преподаватель спросил, что такое национальное по форме и совершенное по содержанию.
– Это пивная кружка с водкой, – ответила Раневская.
Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
– Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова-Рымникского.
– Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано