Книга Дневник великого князя Дмитрия Павловича, 1906–1907 гг. - Дмитрий Павлович Романов

сказала вчера, что им (т. е. дяде и тёте) удобнее или скорее приятнее, чтобы мы приезжали к завтраку, а не к чаю, так что из этого следует, что они вовсе не хотят, чтобы мы приезжали бы к чаю, вот это фунт! Так что когда мы будем приезжать в 5 часов, то всё будет приходить на мысль, что, может, они не хотят вовсе нас.

Я сижу забинтованный, потому что (это уже 5 дней как началось) у меня какая-то железа распухла и Г. М. сказал, что если гулять без компресса, то придется вырезать, что очень неприятно будет. От 11–12½ гулял с м. Вельтером, катались на лыжах, м. Вельтер снимал новым аппаратом, который я ему подарил. Какие он ужасы рассказывает про Москву, он был на всех беспорядках и потому видал и слышал всё, ужасно противно. Например, он рассказывает, что на Тверской стреляли раз в маленькую кучку людей, которая стояла возле дома, из пушек, и всех, конечно, перебили. Одному даже снаряд голову снял, и потом на это место приходили смотреть, т. е. на стену смотрели, где кровь обрызгала так, что вся стена была красная, ужасно противно. И потом много еще он рассказывал. Я Тёте всё-таки не написал сегодня. Уж непременно завтра нужно будет написать.

Января 10

Утром были уроки, катался на лыжах с м. Вельтером. Завтракали у дяди Ники, завтракал также Мин[19], командир Семёновского п[олка]. Он рассказывал очень интересные вещи про Москву, как он брал чуть ли не приступом общежитие студентов на Пресне, там, где мы раньше катались на коньках. Мне Мин нравится, но Марии он не нравится. Ужасный грех — я не написал Тёте, ужасно стыдно. Ночью я спал ничего, с бинтом, но в 5 ч. я проснулся и снял бинт, потому что он был наполовину на лице у меня. Только что пришла М. Н. с очень грустным видом, потому что она только что в Ригу съездила, и теперь она распласталась на огромном турецком диване у меня в комнате. У меня всё ещё не пришло настоящего чувства ученья, я не сознаю, что это настоящие уроки, мне всё кажется, что это так просто повторение. Сегодня перед обедом я старался сделать арифметическую задачу, которая, правда, под конец вышла, но не без помощи Г. М., зато вторую я сам решил, хотя я смотрел в мою черную книжку, в которой я нашёл подобную. Иду прощаться с Георгием Михайловичем, а потом спать в компрессе на мою глупую железу.

Января 11

Утром учился, потом гулял с м. Вельтером на лыжах, нам пришлось брать канаву, я перекинул лыжи, а потом упёрся на две палки и перебрался через канаву, которая была довольно глубокая и с водою. Завтракали мы дома, потому что арифметика у нас была сегодня пораньше. Мих. Вас., кажется, не был очень доволен моей вчерашней задачей, это, конечно, очень жалко. В пять часов я поехал в Александровский дв[орец] чай пить с тётей Аликс и дядей Ники. Мария поехала поздравлять Татьяну Константиновну. Она сегодня постарела на один год. Константиновичи меня пригласили в воскресенье в Павловск, это очень мне скучно, там будут другие дети, которых я совсем не знаю, т. е. есть некоторые, которых я знал раньше, когда мы здесь жили. Одно будет весело — это что будут кататься на розвальнях, это вот будет весело. После чаю пришёл ко мне Прокофьев, который натащил массу новых инструментов, и, кажется, я был немножко нехорошо с ним, сказав, что он все только и делает, что тащит ко мне новые инструменты, и что куда я буду девать такую массу. Иду спать, и мне, кажется, будут натирать йодом мою желёзку, которая, противная, не хочет проходить.

Января 12

Утром были уроки. Потом ездили к тёте Аликс поздравлять Татьяну[20], которая именинница. После разговора с тётей Аликс оказалось, что нам надо ехать поздравлять тётю Мавру, это довольно скучно было, но всё-таки мы потом поехали. В Александровском дв[орце] был молебен, за которым мы были.

У меня страшное, неприятное чувство на завтра, потому что будет обедать Атаманский п[олк]. Мария поедет, а я нет, мне страшно жалко, не надо мне ни субботних обедов у дяди Ники, только позвольте мне обедать. Тётя говорит, что я слишком маленький. Так хорошо, если так, почему меня пускали на обед с посланником немецким или на все те обеды, когда были Фин[ский] п[олк], Кавалер[гардский] п[олк], Конный п[олк]. Уж скажи сразу, что не будешь пускать меня, а правда, мне страшно жалко, прямо страшно жалко, это так весело бывает. А тётя ду…, о, нет, это, кажется, я немножко увлекся. Сегодня, когда мы ехали назад из Павловска, м. Джун. говорит мне: «Вы, Дмитрий, давно не писали Тёте». Да! Уже, кажется, около недели, сказал я. «Так вы когда будете писать, то напишите, что Вам очень хочется поехать в Москву на 4-ое». Какое ей дело до того, хочу я или нет. Иду спать с йодом на железке.

Января 13

Нездоровится мне, я обижен верховой ездой. У меня пузырь на пальце, лошадь паршивая, тянула, как я не знаю что. Голова адски болит. Мария обедает с атаманцами, а я дома обедал. Ай, как неприятно писать. Со сном все пройдёт, а желёзка все болит.

Января 16-го

Вчера и третьего дня я не писал, потому что я был до того болевший, что никакое письмо не выходило ни с пера, ни из головы. Вчера Мария ездила в Павловск и там оставалась обедать, а я обедал втроём с Государем и Императрицей, где я обманулся в надеждах, думая, что будет там очень весело, а оказалось, наоборот, было очень скучно. Я, как всегда, остался сегодня дома; Мария поехала обедать (сегодня обед 8-ми армейским бат[альонам]), а я, как всегда, остался дома и не поехал, конечно, ууу-уу!

Тётя… Ай! Ай! Ай! Ничего, ничего, молчание. Уроки начались у меня по-зимнему, сегодня первый раз, что у меня почти весь день был занят. У меня перо новое и поэтому совсем не идёт, а как-то скребёт. Г. М., о, восторг, уже три дня как снял повязку с руки, рана зажила, хотя болит, когда трогают. Мне сегодня жена сторожа сделала перчатки, т. е. варюшки скорее. Замечательно хорошо и красиво сделаны. Они мне страшно нравятся, конечно, из самой грубой шерсти, но зато это так тепло, что просто прелесть. М. Джун. поехала только что за Марией, чтобы забрать её с того дворца