Книга Последние дни Русской Америки - Томас Аллунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нахлынувшие сюда американцы ведут себя довольно беспорядочно, в особенности солдаты, состоящие из всякого сброда. Было уже немало случаев драки и воровства, из еще сравнительно небольшого гарнизона постоянно до 30 человек арестованных. <…> Впрочем, человек 15 приняли присягу на американское подданство»[11].
Поведение новых жителей Ситки тоже очень красочно описывает Аллунд. Однако еще хуже было то, что большинству русских колонистов через некоторое время, когда их сбережения подошли к концу, стало просто не на что жить — гарантированное жалованье им больше никто не платил, а встроиться в новую экономику в условиях жесткой конкуренции с «нахлынувшими» американцами было непросто.
Аллунд со своим востребованным ремеслом задержался дольше других — больше чем на год, — но осенью 1868 года все же решил вернуться в Россию на последнем судне, предоставленном РАК своим бывшим служащим для этой цели. Американский клипер Winged Arrow («Крылатая стрела») был куплен компанией за 25 тысяч рублей в Сан-Франциско — это было проще, дешевле, а главное, быстрее, чем дожидаться прихода российского судна откуда-то еще. Клипер был построен в Бостоне в 1852 году, во времена расцвета местного судостроения, и отличался как размерами (более 55 метров в длину), так и особой быстроходностью (согласно рекламе владельцев, путь из Бостона в Сан-Франциско судно проделало за 112 дней — на 38 дней быстрее, чем другие).
Сколько Winged Arrow взяла на борт пассажиров — неясно: по разным сведениям, их было от 30 до 300 (по словам Аллунда — 250). Капитаном Winged Arrow был назначен опытный шкипер Николай Христофорович Бенземан — сын немца из Данцига, тоже шкипера на службе РАК, и креолки (креолами в русских колониях называли детей от смешанных браков между русскими — или другими европейцами — и «туземными» женщинами)[12].
Долгое и полное приключений путешествие Аллунда на Winged Arrow из Ново-Архангельска в Кронштадт (оно длилось ровно девять месяцев) занимает около половины всего повествования, и мне не хотелось бы лишать читателя удовольствия совершить этот вояж вместе с рассказчиком.
Мы могли бы ничего больше не знать об Аллунде — даже его имени, скрывавшегося за инициалом Т. Но в процессе подготовки этого издания выяснилось, что Музей Центральной Финляндии в Йювяскюля — которому я хотел бы выразить свою признательность — обладает некоторой информацией о «кузнеце Томасе Аллунде» и его семье, а также их фотографиями 1890-х годов. После возвращения, в 1869 году, Аллунд поселился в Йювяскюля, маленьком тогда городке в центральной части Финляндии с населением около 1300 человек. В октябре 1870 года Аллунд женился на вдове Каролине Ряйсянен, в семье было двое детей, и жили Аллунды — судя по одежде и снятой около 1900 года фотографии большого дома с садом (сейчас это место в самом центре города) — довольно зажиточно.
После публикации в журнале Suomen Kuvalehti в 1873 году[13] «Воспоминания» Томаса Аллунда больше на финском не издавались. В 2006 году их обнаружил, перевел на английский, откомментировал и опубликовал в американском журнале Alaska History финский историк и антрополог Пану Халламаа, которому я крайне признателен за помощь в подготовке русского издания.
Из воспоминаний финского работника[14]
В 1867 году, когда я работал в Петербурге, разговорились мы как-то вечером у нас на квартире о том, что там-то и там-то нанимаются работники для отправки на остров Ситка[15], который находится в Америке, но принадлежит еще пока нашему императору[16]. Жалованье, по слухам, обещали большое, а край был одним из лучших в мире. Так что пошел и я в то место, не сказав никому ни слова, и завербовался. Польстился я не столько на деньги, сколько вот от какой мысли: «А что, если мне и это попробовать!» Когда я вернулся на квартиру и рассказал о своем поступке, приятели мои принялись меня пугать и отговаривать от сделки. Но я твердо им ответил: «Если я что задумал, то не отступлюсь, и всегда я таким манером своего добивался и раньше!»
Так я и отправился под парусами в путешествие за полсвета, и ничего я особенного в пути не увидел, кроме воды да неба. Через двенадцать недель, 30 июля, сказал наконец штурман: «Если такой ветер и дальше будет, то завтра в полдень увидим берег». И правда: в 12 часов показалась местами чернеющая, местами белеющая суша. «Вон она, ваша обетованная земля Ханаанская!» — так шутили над нами, новичками, опытные путешественники. И мы стояли молча, мрачным взглядом окидывая сей печальный вид, ведь белые пятна оказалась не чем иным, как снегом — и это в середине лета!
Первая страница номера журнала Suomen Kuvalehti, в котором были опубликованы «Воспоминания» Аллунда
На следующее утро мы прибыли на остров Ситка в гавань Ново-Архангельска[17]. После выстрела из нашей пушки приплыл к нам навстречу лоцман в кожаной лодке[18], которая была полностью закрыта со всех сторон, разве что только три отверстия в ней было — для лоцмана и его гребцов. Когда мы высадились, на берегу было много встречающих — среди них немало финнов, — которые, к нашему удивлению, рассказали, что у них уже воскресенье, в то время как у нас на корабле еще была суббота[19]. Нас, новоприбывших, — 48 мужчин — отвели к рабочей казарме, перед которой губернатор колонии князь Максутов[20] провел перекличку и спросил, какую работу каждый из нас умеет делать. В казарме на верхнем этаже была большая вытянутая овальная зала с печами в обоих концах, а посреди залы тянулся длинный спальный помост. В тот вечер работу можно было не делать, но в пять часов утра пришел караульный и, проходя вдоль помоста и стуча по его борту палкой, принялся приговаривать на певучем русском языке: «Доброго здоровья желаю!»
Услышав поутру такие приятные слова, вскочил, конечно, каждый, в ком только дух был. Меня определили делать замки и петли для сундуков и обещали за сверхурочную работу ночью и в воскресенье чарку[21] водки (коих в бутыль помещается пять) за каждый час. Поскольку я непьющий, чарки свои я продавал по два рубля за штуку, так что заработок мой был приличный. Поэтому и трудился я с усердием, прямо решил показать, на что финн в работе способен. Только вот прилежание мое обернулось мне убытком: чем
