Книга Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Нюрнберге Кармен возглавлял небольшую группу советских операторов, которым было поручено снимать хронику, а затем подготовить полнометражный фильм о процессе. Они стремились создать визуальный нарратив, показывающий миру колоссальные жертвы, принесенные Советским Союзом ради победы над нацистами. «Если бы не Советская армия, не героический советский народ, которой сыграл решающую роль в победе над Германией, не было бы Нюрнберга», – рассуждал Кармен в ходе работы над фильмом[5]. Кармен был талантливым режиссером и опытным советским пропагандистом, способным в полной мере контролировать идеи и образы, которые он представлял на экране. Но в целом для советской делегации в Нюрнберге – для судьи и его заместителя, обвинителей, письменных и устных переводчиков и большого количества вспомогательного персонала – контролировать ход процесса оказалось гораздо сложнее.
Не то чтобы Советский Союз был захвачен врасплох открытием МВТ; он сыграл ключевую роль в его создании. В самые черные дни войны – когда было еще неизвестно, устоит ли вообще Советский Союз, – Иосиф Сталин и его нарком иностранных дел Вячеслав Молотов призвали создать «специальный международный трибунал» для суда над нацистскими лидерами, отчасти ради того, чтобы подвести правовую основу под требования репараций: они уже понимали, что репарации необходимы для восстановления разгромленных городов и предприятий в СССР. Советские власти считали очевидным, что нацистские лидеры виновны и заслуживают виселицы. Они воображали себе Нюрнбергский процесс по образцу Московских процессов 1936–1938 годов – как большой политический спектакль с предрешенным исходом. Нюрнберг должен был высветить всю глубину злодейства нацистов и вынести обвиняемым смертный приговор.
Ожидалось, что так все и будет. Но еще до того, как Кармен установил свою кинокамеру «Аймо» во Дворце юстиции и начал съемку, процесс начал отходить от сценария, ожидаемого в Москве. Страны-обвинители не только противостояли обвиняемым в зале Нюрнбергского суда – они соперничали друг с другом.
Четыре союзника совершенно по-разному прошли войну. В Нюрнберге они в разной степени желали возмездия и преследовали совершенно разные интересы. Французам нужно было разобраться со своим коллаборационистским наследием; война выявила и обострила социальные и политические конфликты, и новое французское правительство не вполне понимало, что делать дальше. Британцы, которые в течение года в одиночку противостояли Германии, были разорены войной и опасались утраты своего влияния и потери империи. Соединенные Штаты поздно вступили в войну, покончив с долгим периодом изоляционизма, и готовились принять на себя более видную и, возможно, даже лидирующую роль в международных отношениях. В сравнении с европейскими участниками войны, Соединенные Штаты потеряли незначительное число мирных граждан; в отличие от других союзников экономика США в ходе войны набрала мощь, и американцы были полны уверенности в своих силах. Советский же Союз был растерзан нацистским вторжением и оккупацией: количество жертв превосходило всякое воображение. Он праздновал окончательный триумф над врагом, но садился за стол переговоров, понеся чудовищные потери, и твердо намеревался занять подобающее место среди победителей.
Все союзники хотели воспользоваться этим судебным процессом, чтобы представить свою собственную версию истории войны и повлиять на формирование послевоенного будущего. Кроме того, они прибыли в Нюрнберг со взаимно несовместимыми идеями о самой сути правосудия и о том, как оно должно осуществляться. Обвинители и судьи из четырех стран с разными политическими системами и правовыми традициями имели конфликтующие представления даже о таких фундаментальных вещах, как доказательство, свидетель и права подсудимого.
А как насчет подсудимых? Рейхсмаршал Герман Геринг, министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп, рейхсминистр Альфред Розенберг и другие нацистские руководители вовсе не раскаивались; для них Нюрнберг был пародией на правосудие. К удивлению и смятению стороны обвинения, бывшие нацистские бонзы и их адвокаты решительно отрицали легитимность суда и играли на разногласиях между странами-обвинителями – а эти разногласия стали досадно очевидными с самого начала. Да, обвиняемые шли на виселицу, но они сражались за каждый шаг на этом пути.
Все это было ясно участникам и, несомненно, таким внимательным наблюдателям, как Роман Кармен. Как и другие советские корреспонденты в Нюрнберге, он чувствовал напряжение процесса с самого момента прибытия. Несколько месяцев он выслушивал показания об ужаснейших преступлениях, и война поневоле воскресала в его памяти. Он был шокирован утверждениями обвиняемых, что Германия напала «превентивно» ради защиты от неминуемого советского нападения. У него вызывали отвращение попытки защитников отрицать за победителями право судить побежденных. Для него было почти мучительно день за днем фокусировать объектив на лицах «отвратительных существ» и «гнусных зверей», сидевших на скамье подсудимых. Но он все равно снимал, чтобы запечатлеть их истинную природу и тем самым разоблачить суть зла[6].
Фильм Кармена «Суд народов» вышел на экраны Советского Союза через месяц после того, как в октябре 1946 года судьи вынесли свои вердикты. Пятидесятипятиминутный документальный фильм представлял советский взгляд на Вторую мировую войну в совершенно определенной форме. Сцены в зале суда сменялись кинохрониками нацистских зверств, которые Кармен и другие советские операторы засняли на территориях, только что освобожденных от немецких оккупантов. Крупные планы лиц подсудимых сменялись жуткими картинами разрушенных до основания городов и невероятного количества трупов в концлагерях. В США фильм шел под названием «Нюрнбергские процессы»; премьера состоялась в Нью-Йорке весной 1947 года. В «Нью-Йорк таймс» его назвали «мрачным и впечатляющим рассказом об ужасах нацистских военных преступлений и вине высших руководителей»[7]. С другой стороны, в «Нью-Йорк геральд трибун» фильм раскритиковали как «растянутую кинохронику», а его идею, что «нацисты захватили бы мир, если бы их не остановили красные армии», объявили пропагандой, которая вряд ли бы привлекла друзей к Советскому Союзу. На самом деле фильм Кармена был слишком эмоционально жестким и напряженным, по крайней мере для американского зрителя, которому надоела война и хотелось просто жить дальше. Его центральная идея о Советском Союзе как спасителе Европы от Гитлера противоречила американским представлениям о США как освободителе и защитнике Европы. Вскоре