Книга Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

материал, который потом стал содержанием его художественных текстов. С 1925 года А. Новиков жил в Москве, занимался уже не только журналистикой, но и художественным творчеством. Это, безусловно, самые плодотворные годы в его писательской судьбе. С 1928 по 1939 год увидели свет главные его произведения, создавшие тот писательский облик, который вошел в сознание современников, заметивших иронико-сатирическое дарование художника. В эти же годы и наиболее заметно влияние могучего таланта А. Платонова, которое сказалось и в истолковании важнейших проблем времени, в авторской позиции.

А. Новиков принадлежал к числу художников, в творчестве которых эпоха определила не только стилистику, героев, но и сформировала мировосприятие. Участие в практическом сотворении мира, активная гражданская позиция, журналистское прошлое привели А. Новикова в «Перевал» объединение писателей, которые свою главную задачу видели в созидании новой литературы, в выработке ее ведущих творческих принципов. «Перевал» был организован в 1923 году писателями, объявившими себя братьями «по времени и по вере». Романтиками послереволюционной эпохи, дон-кихотами 1920-х годов назовут их в конце столетия (см. кн. Г.А. Белой «Дон-Кихоты 20-х годов». — М., 1989), увидев в литературных планах, в практике перевальцев последнюю попытку свободного поиска литературы, готовящейся впасть в обморок сталинизма.

Их вождем и вдохновителем был Александр Константинович Воронский (1884–1943), литературный критик, книгоиздатель, в прошлом профессиональный революционер, распространитель ленинской «Искры». Именно его пригласил в 1921 году В.И. Ленин для создания первого советского «толстого» журнала «Красная новь», бессменным руководителем которого Воронский и пробыл до 1929 года, когда он был отстранен от руководства журналом и исключен из партии. Но тогда ему помогло вмешательство М. Горького, который высоко ценил редактора «Красной нови» как организатора новой литературы, талантливого критика и публициста. А. Воронский действительно хотел воспитать советского писателя, нового человека, вышедшего из революционных лет и приступившего к созданию нового мира. «Искусство видеть мир» — так называлась одна из ведущих книг А. Воронского 1920-х годов. Для художника революционной эпохи, считал ее автор, первоочередная задача — уметь видеть мир «глазами коммуниста».

Перевальцы хорошо усвоили эту мысль своего основателя. Не случайно они именовались «содружеством писателей революции». Для них это самоопределение не было пустым звуком. И первую свою антологию перевальцы открыли словами французского поэта-романтика А. де Мюссе, принадлежавшего к поколению, осмыслявшему свое назначение в мире после революции XVIII века:

«Три стихии делили между собой жизнь, расстилавшуюся между юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый материк от Америки <…> настоящий век, наш век, одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то, ни другое и походит на то и на другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь: идешь ли по семенам или по праху…

И им оставалось только настоящее, дух века…»

Эта декларация интересна не только апелляцией к умонастроению другой, французской, революции (такие обращения не были новостью ни для художественной литературы, ни для публицистики 1920-х годов), но выдвижением на первый план времени переходного, той реальности, которая сложилась в послереволюционное время. Они остро ощущали динамичность, неустойчивость своего времени, в котором жила память о прошлом, но которое было нацелено на созидание будущего. Они уже не хотели бороться и разрушать, они считали, что пришло время созидания. Встреча времен рождала те чувства, какие редакторы антологии «Перевальцы» выразили словами Мюссе: «…идешь ли по семенам или по праху».

Антология открывалась рассказом А. Малышкина «Поезд на юг», в котором на места революционных боев приходят «свет и тишина». Он завершался выразительной метафорой будущего: на переднем плане мать, кормящая младенца грудью, хотя на ее плечи «кое-как наброшено пальто, перешитое из шинели, пальто, в складках которого осталось дыхание буревых, бессмертных лет» революции. Писатели-перевальцы сохраняли память о ней для потомков, но хотели строить жизнь уже по-новому. Как верно заметила исследователь литературы 1920-х годов Г.А. Белая, они всего-то и мечтали о человеке будущего, о новом человеке.

А.Н. Новиков, ощутивший свою близость к перевальской «платформе», вступил в его ряды. Однако на рубеже 1920-1930-х годов «Перевал», как и его организатор А.К. Воронский, оказался под сильным критическим огнем официальной критики за проповедь «попутничества», уклонение от «генеральной линии» развития советской литературы. Ситуация осложнялась тем обстоятельством, что в свое время Л. Троцкий одобрял и поддерживал деятельность А. Воронского, его работу с молодыми писателями, его отношение к «попутчикам». «Попутчиками» Троцкий называл литераторов непролетарского происхождения, которые, став на сторону революции, создавали советскую литературу. Словцо прижилось, но приобрело отчетливый негативный смысл политической оценки. Трудно искать логику в групповой борьбе, особенно если это борьба за власть, как это было между Сталиным и Троцким, но обвинение в «троцкизме» было одним из самых несмываемых, с которым могло посоперничать только покушение на жизнь вождя. Прививка страха перед Троцким оказалась настолько сильной и результативной, что даже в 1989 году один из литературоведов повторил эту давнюю страшилку: «…если бы не Сталин, то к власти в 1924 году пришел бы Троцкий, и тогда… все то, что с нашей страной и с нашим народом хотел сделать Гитлер, Троцкий сделал бы задолго до него…»

То, что в 1989 году можно принять за стилистическую, пусть и неудачную фигуру, в начале 1930-х воспринималось прямолинейно и неотвратимо. И поэтому, как свидетельствует современный исследователь, как бы умно и точно ни защищались перевальцы, они были обречены:

«У ворот Воронского и перевальских критиков уже стояли наготове “черные маруси”, а они всего мечтали о человеке будущего, который будет “многостороннее, тоньше, сложнее”, чем человек современный. На дворе усиливалась лютая сталинская стужа, а они словно не видели того, что происходило не только в стране, но и с ними самими — униженными, злоумышленно перетолкованными и оклеветанными на коллективном судилище, которым в 30-е годы стала официальная критика» (Г.А. Белая «Дон-Кихоты 20-х годов»).

«Перевал» квалифицировали как «троцкистскую революционную диверсию в литературе, их линию именовали троцкистской и правооппортунистической, используя в литературной практике язык политических сражений. Перевал уничтожали не только идеологически, но и организационно. «Проработка» и наклеивание политических ярлыков привели к тому, что многие участники объявили о выходе из содружества, Сделал об этом публичное заявление в 1931 году и А. Новиков. Однако смысл политической антиперевальской кампании был настолько очевидным, что выход из объединения не означал прекращения травли. К тому же А. Новиков был близким другом А. Платонова, современники воспринимали его писателем очень сильного платоновского влияния. А именно в 1931 году в журнале Красная новь была опубликована платоновская «бедняцкая хроника» «Впрок», вызвавшая верховный гнев. Началась