Книга Том 5. Багровый остров - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Булгаков недоумевал: «Что за военная терминология... Уж не полигон ли он устраивает из сцены театра... Давай, режиссер, давай, послушаем...»
— Мы естественно пришли к тому тембровому звучанию спектакля, которое назвали трагифарсовым. Конечно, элемент трагического не в том, что переживают персонажи, — Гусь теряет любовницу, Обольянинов страдает от условий жизни, Зойку арестовывают, Гуся убивают, — а в том, что люди скатились до пределов человеческого падения, внешне пытаясь сохранить фиговое достоинство.
Булгаков слушал и все более недоумевал и возмущался тому, что так односторонне режиссер раскрывает сложный замысел его пьесы. Да, образы должны толковаться сообразно профессиональному признаку... Да, актер должен исчерпывающе вникнуть в текст, понять сложные характеры персонажей и разобраться в их поступках в ходе пьесы. Прав, конечно, режиссер и в том, что всякая неясность в толковании образов будет противоречить творческому ее замыслу, а значит, и не достигнет своей цели и постановка спектакля. Но почему в «Зойкиной квартире» каждый актер должен быть художником-прокурором для своего образа?
— Все типы в пьесе отрицательны, — вновь услышал Булгаков уверенный голос режиссера. — Исключение представляют собой агенты Угрозыска, которых следует толковать без всякой идеализации, но делово и просто. Это группа действующих лиц положительна тем, что через нее зритель разряжается в своем чувстве протеста.
...В декоративном оформлении спектакля нагрузка делается на пышное безвкусие и пошлую роскошь обстановки «Зойкиной квартиры». Гримы должны быть заострены в реалистическом гротеске...
После выступления Попова многие актеры не приняли его категоричность, прямолинейное толкование образов как чисто отрицательных, «нутром» чувствуя сложность и противоречивость драматургического материала, дающего больший простор для игры воображения, чем только что услышанное задание.
А Булгаков был просто возмущен: «Даже музыкально-шумовая краска в пьесе, по уверению Андрея Дмитриевича, должна помочь общей задаче театра — подчеркнуть пошлость и комизм происходящего надрыва, как в веселье, так и в страданиях завсегдатаев Зойкиной квартиры. Разве мои персонажи только лишь отрицательны? Разве Аллу я написал без сочувствия и сострадания? Алла — молодая женщина из хорошей семьи. Очень красива. Конечно, ни служить, ни работать не может. Но... воспитанна и умна. А Зойка? Обольянинов? Аметистов? Только ли в них отрицательное?!»
А между тем работа над пьесой продолжалась, как и репетиции в Театре Вахтангова.
4 марта 1926 года появилось сообщение в «Известиях»: «Начались работы по постановке новой пьесы М. Булгакова “Зойкина квартира”».
При встречах с артистами, принимавшими участие в «Зойкиной квартире», Булгаков неустанно рассказывал о творческом замысле своей пьесы, говорил, что «не надо артисту быть прокурором, надо просто показывать своих персонажей такими, какими их задумал автор. Зойка должна быть необыкновенно обаятельной, не понимающей всей преступности своего поведения, Гусь, Алла, Манюшка живут своей нормальной жизнью, тоскуют, чего-то хотят добиться в этой неустроенной повседневной жизни, но сила обстоятельств разрушает их помыслы, оставляя ни с чем... Не надо выпрямлять, доводить до примитивной «дремучести» своих героев, надо разобраться в том, что такое трагикомедия, надо понять основное условие автора: пьеса должна быть сделана тонко, а это вовсе не означает, что каждый образ пьесы — жуткая гримаса, как любит выражаться наш высокочтимый режиссер и к чему вас всех призывает...»
А с Рубеном Симоновым Булгаков разыгрывал целые сценки из пьесы, где действует Аметистов, которого с увлечением исполнял собеседник. Или начинали рассказывать друг другу биографию Аметистова, каждый раз придумывая что-то новое. И, наконец, решили, что Аметистов — незаконнорожденный сын великого князя и кафешантанной певицы. Все это, конечно, сопровождалось неистощимым юмором, поиском красок жизненной достоверности, потому что оба понимали, какие богатые возможности для актера предоставляет литературная канва пьесы. И Булгаков был совершенно спокоен за Аметистова: Рубен Симонов играл того, кого он изобразил: лихость, энергия, дар лицедейства и перевоплощения, неиссякаемая комическая сила авантюриста... Булгаков видел, как Рубен Симонов-Аметистов, принимая заказы в мастерской, так однажды шлепнул по манекену, что тот завертелся, как волчок, а эффект оказался потрясающий: в этом жесте проявилась истинная натура, характер незаурядного героя.
24 апреля 1926 года состоялась первая генеральная репетиция «Зойкиной квартиры», на которой присутствовала не только публика, но и высокое начальство, театральные критики, чиновники из Главреперткома, Наркомпроса и пр. и пр. «Зойкину квартиру», как и «Белую гвардию» перед этим, высокое начальство запретило, высказав множество мелких и крупных замечаний. Особенно настойчиво высказывался за запрещение постановки Луначарский, предостерегая театр, чтобы он «не сел в лужу», как МХАТ с «Белой гвардией».
А теперь несколько слов о «Зойкиной квартире», против постановки которой так горячо возражал Луначарский.
Ведь в основе пьесы — реальные эпизоды жизни, которыми были переполнены сообщения газет. Вот, например, недавно милиция раскрыла карточный притон, а днем это была обыкновенная пошивочная мастерская во главе с обаятельной Зоей Буяльской... А как раскрыли? А что там могло произойти? Что обратило на себя внимание милиции?
И воображение художника «заработало», возникал сюжет увлекательной и злободневной пьесы, наполненной стремительным действием, резко индивидуальными характерами, сталкивающимися между собой в драматическом единоборстве...
Ничего не изменилось в этом мире для множества людей. Они сменили только внешнюю форму, приспособились к новым условиям и стали извлекать выгоду из новой действительности... По-прежнему наверху жизни иной раз действуют пронырливые, верткие дельцы под личиной добропорядочных людей. Годы нэпа предоставили им благоприятную почву для своих махинаций ради иной жизни. Вот и Зойка с графом Обольяниновым задумали сбежать из Советского Союза, сбежать не просто так, а с деньгами. Зойка открывает пошивочную мастерскую, нанимает манекенщиц, администратора. Пусть дело поставлено на широкую ногу, но ей нужен миллион, а честным путем в пошивочной таких денег не заработаешь. И начинается погоня за миллионом... Каждое из действующих лиц стремится к тому, что жизнь дать ему не может... А так хочется добиться цели, добиться любыми средствами, чаще всего аморальными. Но выглядеть все должно благопристойно. Начинается игра, у каждого своя роль, каждый перестает быть самим собой и играет заданную ему роль, вживаясь в чуждые ему формы жизни. Вот крупный советский служащий Гусь, которому мастерская обязана своим существованием, приходит к Зое. Он знает, чем она занимается, Зоя знает, чего он хочет. Но разговор ведут в формах благопристойности. Нет, он пришел вовсе не для того, чтобы поразвлечься с какой-нибудь манекенщицей, как на самом деле, он пришел сюда по делу — ему нужен парижский туалет, «какой-нибудь крик моды». И весь их диалог построен
