Книга Последний бой - Дмитрий Лифановский

фронте. Мать беспартийная, работает нормировщицей на одном из номерных заводов Москвы. Обычная простая советская семья. И это хорошо.

А в приемной Сталина ждали генералы. Уже несколько раз позвонил с напоминаниями Поскребышев.И только после того, как Иосиф Виссарионович рявкнул:

— Ничего, подождут! У меня дочь с фронта приехала, — секретарь звонить перестал.

Время шло, и пришла пора прощаться. Его ждали дела, а Светлану уже, наверное, заждались девчонки. В самом конце разговора, Света все-таки набралась храбрости и попросила разрешения на перевод в летный состав. Отец долго и изучающе смотрел ей в глаза, а она, закусив губу, собрав в кулак все силы, всю свою волю, чтоб не отвести взгляд, с вызовом глядела на него. Наконец, он с резким, усилившимся акцентом спросил:

— Ты понимаешь, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, не должна попасть в плен?

— Да, — она решительно кивнула. Он отвернулся и, подойдя к столу, долго и тщательно набивал трубку, потом не торопясь, словно растягивая время для обдумывания ответа, раскуривал ее. И только после того, как сделал несколько глубоких, вкусных затяжек, скупо кивнул головой:

— Хорошо, товарищ гвардии младший сержант, я позвоню товарищу гвардии полковнику Стаину. Но решение о твоем переводе принимать ему.

— Спасибо, папа.

Отец, проводив Светлану до приемной, крепко обнял ее на прощание. Ей даже показалось, что ему просто захотелось похвастаться перед генералами наградами дочери. Ну а с чего бы он тогда поправлял орден Красной звезды у нее на гимнастерке, который и так прикручен, как положено. Она кивнула в ответ на приветствие Василевского, единственного кого знала из присутствующих и, смутившись под удивленно-пристальными взглядами других генералов, схватила с вешалки шинель, шапку и выскочила в коридор. Здесь ее уже ждал Власик:

— Вот, как заказывали, — улыбнулся он ей, — четыре билета в партер.

— Ой, дядь Коля, спасибо, — Светлана расплылась в улыбке и, привстав на цыпочки, чмокнула Николая Сидоровича в гладко выбритую, пахнущую одеколоном щеку.

— Могла бы и в ложу попросится у отца, — пожал плечами Власик.

— Не по рангу, гвардии младшему сержанту в правительственной ложе сидеть, — усмехнулась Света.

— Можно подумать в партере по рангу, — делано ворчливо заметил Николай Сидорович.

Девушка задумалась и, тряхнув кротко стриженой челкой, весело ответила:

— Ну, если у гвардии младшего сержанта есть знакомый комиссар государственной безопасности третьего ранга, — она специально проговорила звание полностью, подняв при этом указательный палец вверх, чтоб показать значимость такого знакомства, — то по рангу. Все, дядь Коль, я побежала, меня девочки там уже заждались, замерзли, наверное.

— Не замерзнут, тепло сегодня, — улыбнулся Власик, — беги, егоза.

Девушка почти вприпрыжку умчалась, а Николай Сидорович еще долго смотрел ей вслед. Уж очень сильно изменилась его бывшая подопечная. Серьезней стала и спокойней. И взгляд… Что ж она успела повидать там, на фронте, что у нее стал такой взгляд?

Крутнувшись вокруг себя в подобии фуэте, Светлана показала язык охранявшим Спасские ворота серьезным бойцам НКВД и зашагала к зданию исторического музея, уехавшего в эвакуацию еще летом сорок первого. Захотелось зайти в Александровский сад, где они с Марфой[i] так любили гулять перед войной, пока не рассорились из-за Серго. Света поймала себя на мысли, что воспоминания о бывшей любви ничего не шелохнули в душе, да и обида на Марфу исчезла без следа. Она замедлила шаг. Может все-таки заглянуть на минуточку? Там, наверное, сейчас безумно красиво. Нет. Девочки ждут. И так задержалась у отца, совсем не предполагала, что он столько времени проведет с ней.

А все же жаль, что Игорь не смог поехать. Так хочется прогуляться с ним под руку по Красной площади, а потом пойти в Большой, на балет. Сегодня премьера. «Алые паруса». Первый спектакль после возвращения труппы из эвакуации. Ей с Машей Логачевой и Мотей Юродьевой несказанно повезло, что именно на сегодня выпала увольнительная, до самого утра. Еще с ними попросилась Зоя Космодемьянская, с которой Света тоже неожиданно сдружилась, во время рейдов по татарским аулам. А у Игоря полеты, не отпустили. Ничего, еще успеется. После войны.

Когда немецкая 11-ая армия капитулировала в Крыму, местное население, активно помогавшее оккупантам, разбрелось по домам. Вот вертолетчикам и пришлось летать по отдаленным аулам, доставляя следственные группы НКВД, которые должны были проводить проверки населения на пособничество врагам. В составе одной из таких групп и оказались вместе Света и Зоя. Космодемьянская, получившая недавно вместе со второй звездой Героя за Манштейна звание младшего лейтенанта, командиром отряда, осуществлявшего охрану и силовую поддержку следователей и Света, временно прикомандированная к группе, как имевшая опыт работы в госпитале, в качестве медика. Медработников не хватало катастрофически. Необходимо было оказать помощь раненым и больным пленным немцам и румынам. Освобожденным из концлагерей советским бойцам и командирам. Да и боевые действия еще кое-где продолжались. Не все враги решили сдаться, особо фанатичные или запятнавшие себя военными преступлениями, сражались до конца. Вот и пришлось Светлане вспоминать, чему она научилась во время недолгой службы санитаркой в госпитале. Но она не роптала. Все кто мог, кто хоть что-то понимал в медицине, были привлечены к работе. Даже Федоренко с Волковой повесили на плечо сумки с красным крестом и параллельно с работой пилотов-операторов выполняли обязанности медсестер.

Следователи НКВД, совместно с прокуратурой искали захоронения советских военнопленных, которых местные держали у себя в качестве рабов. Рабов! В ХХ веке! У Светланы сначала не укладывалось такое в голове. А потом насмотрелась. На сваленные кучей и слегка присыпанные каменистой крымской землей трупы. На живых, спрятанных в грязных, вонючих ямах-схронах. Изможденных, голодных, избитых, в прелых обносках вместо одежды. И это зимой! В таких случаях разговор с рабовладельцами был короткий. Трибунал, проведенный тут же, в поле. И расстрел! Несколько раз случалось так, что расстреливали всех мужчин поселка. Как потом выживали без кормильцев женщины и дети, неизвестно. Да и не интересно. Они знали, на что шли, принимая участие в преступлениях своих глав семейств. Была бы Светланина воля, она бы вообще всех «этих» расстреляла или выслала в Сибирь. Но нельзя. Им можно, а нам нельзя. Потому что они советская власть, а значит все должно быть по закону!

Едва она свернула с Исторического проезда на площадь Революции, сзади раздался удивленный и очень знакомый голос:

— Света⁈ Сталина⁈

Светлана резко развернулась. Надо же. Неожиданно.

— Марфа⁈ Сережа⁈ — старая подруга стояла под руку с Серго. Младший Берия был одет в ладно сидящую на нем командирскую двубортную шинель с погонами лейтенанта госбезопасности и командирскую белую шапку-ушанку. Форма ему очень шла. А на Марфу было надето каракулевое пальто и пушистая кроличья шапка. «Все новенькое, с иголочки», — неприязненно подумала Света. Но, тем не менее, подумала, что смотрятся они вместе очень красиво и гармонично. — Привет. А вы разве не в Саратове? Последний раз она видела их там, весной прошлого года. Надо же, почти год прошел с тех пор.

— Привет-привет. Нет, что ты! — защебетала подруга, с веселым ироничным недоумением разглядывая местами штопаную фронтовую шинель и давным-давно потерявшую форму красноармейскую ушанку. — Сережа давно уже в Москве, а я к нему приехала. А ты что, в армии? Младший сержант? — и столько непонимания, недоумения было в голосе подруги, что Свете вдруг стало стыдно за нее.

— Гвардии, — поправила она Марфу.

— Что, не поняла?

— Говорю, гвардии младший сержант. И да. Я в армии. С лета.

— Ну, ты даешь! — покачала головой подруга, — А я думаю, куда ты пропала⁈ Кого не спрашиваю, никто ничего не знает. Даже Сережа, ничего не знает.

То, что кивающий головой Серго ничего не знает, Света очень сомневалась. Но что промолчал, ничего не рассказал невесте, правильно. Ни к чему оно.

— Здравствуй Светлана, — наконец подал голос Берия-младший, — где служишь, кем?

— Привет, Сереж, — мягко улыбнулась Света, и, правда, от былых чувств не осталось и следа. Получается, не было никакой любви? — Авиакорпус осназа НКВД, простым механиком, — улыбка стала другой, вызывающей и упрямой. И чувство стыда, за латанную-перелатанную шинельку и повидавшую Крым и Рым армейскую шапчонку, сменилось гордостью, за себя, за своих подруг, за полк и корпус, прошедших за эти полгода через такое, что Марфе с Серго не приснится и в страшном сне. А еще вдруг подумалось, что с Крымом выражение это уже приняло буквальное значение, а до речки Рымник им еще