Книга Владимир Высоцкий - Владимир Семенович Высоцкий

За конкретными социальными недугами он видел еще и глубокие глобально-исторические закономерности. Он всегда понимал, что быстрое улучшение жизни и людей — опасная иллюзия, неизменно приводящая к противоположным результатам. Поэтому судьбу Высоцкого не измерить только рамками социальными, рамками жизни одного исторического поколения. Его судьба вышла на уровень философский, уровень отношений человека и мира.

Высоцкий не «вышел из народа», он всегда жил внутри этого народа. Некоторые завзятые энтузиасты никак не могут примириться с горькой правдой о нашей истории, видя в объективных фактах «очернение и охаивание» славных этапов большого пути. Высоцкий этих людей не берется «перестраивать» и перевоспитывать. Им он предлагает просто успокоиться:

Вы огорчаться не должны —

Для вас покой полезней, —

Ведь вся история страны —

История болезни.

Ничего себе успокоил! Ну что делать: чем дальше и глубже заглядываем мы в свое прошлое, тем больше подтверждений этому диагнозу.

Немалое мужество требуется, чтобы увидеть болезнь с беспощадной ясностью и искать способ лечения. Соблазн оптимизма, игнорирующего здравый смысл, все еще владеет многими умами, и умами не великими, и, наоборот, слишком изощренными, кровно заинтересованными в том, чтобы изо всех сил поддержать миф о нашем здоровье. И об этом у Высоцкого сказано:

Живет больное все бодрей.

Все злей и бесполезней —

И наслаждается своей

Историей болезни…

Прямо скажем, эти сочиненные в 1976 г. строки не отстали от нашей жизни. Скорее, наша духовная жизнь только еще приблизилась к такому уровню открытости и критической беспощадности. Это взгляд не только из прошлого, но и из будущего. Поэтому весьма неубедительными выглядят попытки втиснуть феномен Высоцкого в узкие исторические рамки, привязать его многозначное и всепроникающее слово к небольшому хронологическому столбику: «Ты — бедный наш гений семидесятых…» (Евг. Евтушенко).

Впрочем, в прозаической форме Евгений Евтушенко сказал о Высоцком немало верного: о сходстве его сатирических принципов с творческими принципами Зощенко, о диалектике национально-русского и всемирно-общечеловеческого в художественном мире Высоцкого. И все же когда я думаю о стихе и стиле Высоцкого, мне вспоминается пастернаковское описание ледохода:

…Один лишь хрип,

Тоскливый лязг и стук ножовый,

И сталкивающихся глыб

Скрежещущие пережевы.

Слово Высоцкого — это ледоход русского стиха. Как и ледоход нашего общего сознания. Этот лязг, эти скрежещущие звуки — голос нашего времени. Это путь к новой гармонии — она придет не раньше, чем льды растают.

И подлинная культура писателя — в творческой смелости, готовности заново перепахивать пласты и житейского, и традиционно-литературного материала.

Еще при жизни Высоцкого его творчество высоко ценили такие строгие судьи, как М. В. Розанова и А. Д. Синявский. Стоит прямо процитировать замечательного поэта и квалифицированного исследователя поэзии Давида Самойлова, его глубокие мысли о ложности противопоставления элитарной и массовой культур. сформулированное как раз в разговоре о Высоцком: *Не лучше ли говорить о единой национальной культуре, основанной на единстве понятий народа и творцов его искусства и философии? Есть ли разница между массовой культурой и народной?.. И еще один, последний вопрос: не является ли интеллектуализм Высоцкого принадлежностью обеих искусственно разделенных сфер духовной жизни и опровержением идеи их антагонизма?»

Итак, СЛОВО — ОБРАЗ — СЮЖЕТ — таков ход творческой мысли Высоцкого. А поскольку слова его непрерывно волновали, то его поэтический словарь и перерастал в энциклопедию нашей жизни. Язык вообще — лучший компас для писателя, поскольку за ним стоит реальность, а не фикции, не призрачные «идеи», которые могут обернуться просто абсурдом: «новый человек», «воспитание в духе», «борьба с пережитками». Все это отторгается; и языком и жизнью «употребляются сочетания словесные, которым мы давно уже не придаем значения», — с досадой говорил Высоцкий в устном комментарии к одной из песен. И он немало сделал для того, чтобы пародийной иронией выявить бессмысленность совковых штампов. Не боялся он подвергнуть критической проверке и авторитетные литературные цитаты, красивые, но несколько далекие от реальности, вроде: «И жизнь хороша, и жить хорошо!».

Слово Высоцкого — игровое слово. Иначе говоря, мы имеем дело со словом двуголосым, игровым. Игра — один из главных способов поиска новых смысловых и философских глубин. Недаром столько игровых возможностей заложено в языке нашем, без чего не был бы он ни могучим, ни свободным.

Высоцкий с самого начала был склонен к лингвистической рефлексии, т. е. к наблюдениям над самим устройством языка, над связью слова и значения, речи и поведения. Заметим сразу, что само остроумие Высоцкого постоянно претворялось на речевом и сюжетном уровне: ни одной остроты, идущей «мимо» языка, мы у него не найдем.

Вот такое слово у Высоцкого — двухголосое, сюжетное, предметное, гиперболичное, драматичное, игровое, веселое и прежде всего — повторим, двусмысленное. В каждой песне, в каждом стихотворении следует прежде всего искать противостояние двух смыслов.

И в песнях сказочно-бытовых, где за фольклорными фигурами, за зверями да птицами отчетливо угадываются социальные типы нашей действительности. И в непринужденно-фамильярных вариациях на мифологические и традиционно-литературные темы, где Высоцкий заставлял вековую мудрость работать на распутывание наших сегодняшних противоречий. Пестрый и многоголосый песенный мир Высоцкого выстраивался постепенно и целеустремленно. Это своеобразная энциклопедия нашей жизни, где, что называется, «все есть» и все темы взаимодействуют, пересекаются друг с другом.

Высоцкого хватит на всех, он жил и работал щедро, так и поверим ему.

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю

Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.

Нам же остается взять свою долю этой созидательной энергии и попробовать ею достойно воспользоваться хотя бы с помощью той книги, которую вы держите сейчас в руках.

Вл. НОВИКОВ

Баллада о детстве

(вместо ранней автобиографии)

Час зачатья я помню неточно, —

Значит, память моя — однобока, —

Но зачат я был ночью, порочно