Книга Герой как верволк - Джин Родман Вулф

вихрем и побежала, ло́зы юбки, повинуясь её мысли, увядали, чтобы освободить пространство для ног; змей упал с её грудей, чтобы ударить беззубой пастью гнавшуюся за ней девочку с разлетевшимися волосами, а затем обвиться вокруг её лодыжек. Девочка упала; но когда жемчужноглазая женщина пробежала мимо него, Пол сломал ей шею. На мгновение, увидев других человеческих существ, он лишился дара речи. Затем произнёс:

— Эти — мои.

Старик, всё ещё склонившись над телом толстяка, рявкнул:

— Наши! Мы ждали здесь час — и более. — Его голос был скрипом стальных петель, и Пол снова подумал о домах-призраках.

— Я следил за ними от парка. — Девочка, оказавшаяся черноволосой и сероглазой, когда на её лицо упал свет со стороны входа в аллею, высвобождала ноги из объятий змея — тот снова был безжизненной вещью из мягкой металлической сетки. Пол поднял труп женщины и завернул в свой плащ. — Вы меня не предупредили, — добавил он. — Вы должны были видеть меня, когда я прошёл мимо вас.

Девочка посмотрела на старика. Её глаза говорили, что если тот будет драться, она его поддержит, и Пол решил, что метнёт в неё тело женщины.

— Скоро кто-нить придёт, — заметил старик. — И мне будет треба помощь Джейни, чтоб тащить этого. Мы каждый заберём то, что добыли сами — эт по-честному. Иначе мы тя вздуем. Моя девочка в драке сто́ит мужика, и ты узнаешь, что сам я, хоть и стар, тоже сто́ю стоко же.

— Дайте мне то, что есть у него на теле. У этой ничего нет.

Яркие губы девчонки вытянулись, обнажив крепкие белые зубы. Откуда-то из-под драной рубахи, что была на ней, она извлекла длинный нож, и внезапный свет из окна высоко над аллеей пробежал по лезвию запятнанного клинка; девчонка могла, как и утверждал старик, быть опасным противником, но с того места, где стоял Пол, он смог почувствовать её женскую сущность, идущий гон, свадебную пору.

— Нет, — отрезал её отец. — У тя есть хорошая одежда. А эта нужна мне. — Он со страхом поднял взгляд на окно, неуклюже пытаясь расстегнуть пуговицы.

— Его плащ будет висеть на тебе как одеяло.

— Мы будем драться. Забирай женщину и проваливай, или мы будем драться.

Обоих он унести не сможет, а мясо толстяка, вдобавок, будет испорчено яичками. Когда Пол был юн, и убивать, кроме его матери, было некому, они иногда ели старых самцов; теперь он больше таких не ел. Закинув жемчужноглазую женщину на плечи, он быстро пошёл прочь.

Улицы за пределами аллеи были хорошо освещены, и немногочисленные прохожие глазели на него и несомую им тёмную ношу. Он знал, что ещё меньшее число заподозрит его в том, чем он был: он выучился трюку одеваться так же, как это делали господа, даже носить выражения их лиц. Он задумался, выживут ли в своих отрепьях черноволосая девчонка и старик. Они должны жить совсем рядом.

Сам он жил там же, где его родила мать, высоко в доме, построенном, когда господами были люди. Все двери были накрепко прибиты гвоздями и заколочены досками, но с одной стороны между двумя крыльями здания был разбит небольшой садик, и в одном из углов этого сада, за кустом, там, где даже в полдень стояла густая тень, развалилась кирпичная кладка. Нижние этажи полнились гниющей мебелью и запахом крыс и плесени, однако наверху, в его деревянной башенке, стены были по-прежнему сухие, и днём сквозь восемь окон внутрь проникало солнце. Он затащил туда свою ношу и сбросил её в углу. Важно было держать свою одежду такой же чистой, как и у господ, несмотря на отсутствие их оборудования. Стянув с тела женщины свой плащ, он энергично прошёлся по нему щёткой.

— Что ты собираешься со мной делать? — спросила мёртвая женщина позади него.

— Съесть, — ответил он ей. — Что я, по-твоему, собирался делать?

— Я не знала. — И затем: — Я читала о таких, как вы, созданиях, но не думала, что вы действительно существовали.

— Мы были когда-то господами, — заметил он. Он не был уверен в том, что всё ещё верит в это, но так его учила мать. — Этот дом был построен в те дни, и поэтому вы не сносите его: вы боитесь. — Закончив с плащом, он повесил его и повернулся к ней лицом, сев на кровать. — Вы боитесь пробуждения давних времён, — закончил он. Она безвольно лежала в углу, и хоть её рот двигался, глаза у неё были открыты лишь наполовину, глядя в никуда.

— Мы разрушили многие, — возразила она.

— Раз уж ты собираешься поговорить, то можешь и сесть нормально. — Он приподнял её за плечи и посадил в углу, прислонив к стене. Оттуда торчал гвоздь, на который он намотал локон её волос, чтобы не болталась голова; её волосы были розоватого оттенка девчачьего платья, и мягкими, но слегка липкими.

— Я мертва, знаешь ли.

— Нет, не мертва. — Они всегда так говорили (за исключением, порой, детей), а его мать всегда отрицала это. Он считал, что поддерживает семейную традицию.

— Мертва, — настаивала жемчужноглазая женщина. — Никогда, никогда, никогда. Ещё год, и всё было бы в порядке. Я хочу закричать, но не могу даже сделать вдох.

— Твой вид долго живёт со сломаной шеей, — сказал он ей. — Но в конечном счёте ты умрёшь.

— Я уже мертва.

Он не слушал. В городе были другие люди — он всегда знал это, но лишь сейчас, увидев старика и девочку, по-настоящему поверил в их существование.

— Я думала, вы все исчезли, — тонким голосом произнесла жемчужноглазая женщина. — Все исчезли — давным-давно, как дурной сон.

Осчастливленный своим новым открытием, он бросил:

— Зачем же тогда вы ставите на нас ловушки? Возможно, нас здесь больше, чем вы думаете.

— Вас не может быть много. Сколько людей вы убиваете за год? — Её разум поднимал с кровати простынь, надеясь удушить его ею; но он много раз видел этот трюк.

— Двадцать или тридцать. — (Он похвалялся.)

— Так много.

— Требуется много мяса, если почти не достать чего-либо ещё. А я, к тому же, ем лишь лучшие части — почему бы и нет? Я убиваю два или более раз в месяц, за исключением холодного времени, и если понадобится, смогу убивать, чтобы хватило двоим или троим. — (У девчонки был нож. Ножи — это плохо, разве что для последующей разделки. Но