Книга Завтра в Берлине - Оскар Кооп-Фан

но потом перестала об этом думать – из-за того, что случилось.

Она встретила Стефана. Они работали вместе – классический роман у кофемашины. Вскоре рядом с влюбленной парой Тобиасу стало трудно чувствовать себя братом. Прогулки втроем надоели быстро, как и депрессивный младший братец на диване, этот милый мальчик, который, если не считать готовку ужина, похоже, не предпринимал ничего, чтобы заполнить пустоту влачимого им существования.

Тобиас раздражал Стефана своей вялостью. Он уже мужчина, черт возьми, ему надо работать, найти себе квартиру. Нельзя всю жизнь проспать на сестрином диване, нельзя всю жизнь варить супы, словно бабулька на иждивении. Давай, старик, соберись! С жизнью нужно драться, лезть вверх по лестнице. У камина отдыхают после, а сперва – марафон. Вспотел, отдышался – и дальше потеть! Париж ты теперь знаешь, знаешь, что да как. Найди себе место. Разомни мышцы. А не то тебя сожрут. Кто не барахтается, того сжирают. Отличная добыча – лежит на диване и в ус не дует. У меня есть знакомые, место мы найдем. Но если ты сам не захочешь, я бессилен. Это война, сынок. Скачи во весь опор, а не то подстрелят. Берегись ловушек, прыгай в окоп – и ползком. Еще не поздно взяться за ум. Я все это потому говорю, что люблю тебя. И люблю твою сестру. И, понимаешь, когда ты торчишь между нами, это нас разделяет. А я этого не хочу. Тебе пора заняться своей жизнью. Ты уже мужчина, пора вставать на ноги. И бежать. Вспотел – отдышался, вспотел – отдышался.

Ну, пойдем, попробуем, что ты там сегодня наварил. Ты славный парень. Я тебя люблю, ты знаешь. И люблю твою сестру.

Стефан и отвращал, и притягивал Тобиаса. Он выглядел таким сильным, будто с кожи его соскальзывали любые заботы. Да, жизненные беды были над ним не властны. Он стоял на ногах крепко, гордо, по-молодецки, как бритоголовый солдат. Тобиас же был белобилетчик по призванию, с экзистенциальной хромотой. Без костылей идти своей дорогой он не мог.

Но поскольку победа всегда за солдатами, Тобиасу пришлось подняться с дивана. Он нашел небольшую мансарду на улице Эколь, а заодно и работу – в кафе на бульваре Сен-Мишель.

Поначалу коллеги не обращали на него внимания. Какой-то неженка, на педика похож. То есть он им и был, но признаться не мог.

Он не знал, о чем говорить с ними. То были парни вроде Стефана. Боевые, закаленные жизнью, гордящиеся своим костюмом и местом. Они болтали о красотках, с которыми мутили, и Тобиас чувствовал, что он один. Он работал и подыхал со скуки. Маленькую бутылку «Виши» и два кофе; счет восьмому столику; один кофе со сливками и два горячих шоколада; счет восьмому столику, счет восьмому столику.

Каждый день он надевал черный жилет с кучей карманов для мелочи, носил алюминиевый поднос, открывал мятный ликер и молочные коктейли. Получал он неплохо, почасовую и чаевые, в тот же день и наличными, пожалуйста. Все схватывал быстро, работал всерьез. Потихоньку коллеги полюбили его, хотя он никогда и не ходил с ними выпить после смены.

Но один раз все же пошел. Смена выдалась мерзкая. Все поголовно решили нахлестаться капучино со своими цыпочками. Все эти люди, которые будто никогда не работают.

После смены они вместе пошли в другое заведение на улице д'Асса. Там хозяин не брал платы и был шанс подцепить цыпочку. А еще там наливали «Пикон» с пивом и был кокаин. Так Тобиас снова сунул соломинку в нос – вдали от нью-йоркских приятелей, в кругу коллег, но точно так же ради чувства, что живешь, – чтобы не думать ни о чем и ощущать себя сильным, как Стефан.

В тот вечер они знатно повеселились на улице д'Асса.

Он сорвался немного, но это его не беспокоило. Наконец-то у него нашлось что-то общее с коллегами, с Морисом, Поло и Жеже. Он чувствовал, что он свой, и, боже, как это было прекрасно! Жизнь его потекла между мансардой на улице Эколь и бистро на бульваре Сен-Мишель, а ритм задавали дозы.

На улице Эколь, в третьем подъезде многоэтажки, на верхнем этаже, где одни мансарды и нищета, на площадке, где срут все кому не лень, у Тобиаса завязалась дружба с соседом.

Жером, судя по всему, не работал. Вставал поздно, слушал музыку. Тобиас отлично слышал ее через стену в те дни, когда не было смены. Этот парень жил совсем иначе: чувствовалось, что и времени, и удовольствий у него вдоволь.

Может, из-за тонкости разделявшей их стены Жером с Тобиасом и сдружились. Они заходили друг к другу на стаканчик. Впервые в жизни Тобиас говорил открыто – и впервые его слушали.

Как-то вечером, за граппой, Тобиас задумал угостить Жерома кокаином. Он решился не сразу и зашел так: «Если хочешь, у меня тут есть кое-что для бодрости, мы на работе принимаем». Жером смеялся от души. «Знал бы я, что ты в теме… Ну давай, одну дорожку, потом мой черед угощать». Да, он посмеялся от души, ведь он зарабатывал на кокаине.

Весь вечер они нюхали, немного плясали под граммофон Жерома и говорили торопливо, будто спешили вывалить все мысли, торпедами носящиеся в голове.

Вечера под граппу стали вечерами под кокс, а в остальном они сидели как прежде, то у Тобиаса, то у Жерома, и болтали.

По сравнению с тем, что у Жерома, у Поло и Мориса снег был просто дрянь. Однажды на работе Тобиас дал им попробовать. Без вопросов, хорош. Зубов не чувствуешь, в голове полно идей, и жизнь уже не в тягость.

Тобиас и Жером заключили союз. Одно только бистро на бульваре давало солидный навар.

Для Жерома все это было временно. Он хотел уехать из своей мансарды – в Монтевидео, к единственной девушке, которую любил. Он говорил об этом постоянно. Эх, еще немного – и конец такой жизни; только солнце, Луиза, свое скромное дело на двоих, и вкус свободы, от которого перехватывает горло. Но нужно скопить денег на самолет и на первое время там: не являться же с пустыми карманами.

Луизу он видел всего неделю, пока она не вернулась на родину. Но с первого мига понял, что вот она – его будущая жена.

У Тобиаса Луизы не было, но такой приработок ему нравился – может, однажды он переедет.

Все было просто. Жером занимался снабжением – у него были связи – и постоянными клиентами, с которыми давно имел дело.