Книга Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько

пришлось объехать глубокую канаву, но Корнев уже урвал метров сто… Скатив с моста через Челнинку, круто повернул в гору и попер вверх под таким углом, что даже выскочивший из машины лейтенант присвистнул.

Одолев сложный подъем, Корнев помчался по деревенской улице, выскочил на асфальт и выжал газ. На повороте едва не пробил забор, не успев затормозить. Мотоцикл занесло — задымила покрышка. Минул ворота. Проехал длинный ряд тягачей. Спешно открыл свой вагончик, вкатил мотоцикл в кладовку и захлопнул за собой дверь. Не включая света, долго смотрел в окно — не ищут ли его. Но на улице было тихо. Корнев занавесил окно газетами.

Прошло уже два месяца, как купил он на толкучке этот мотоцикл полугоночного образца, а номера все не получил, потому что не имел Василий Петрович водительских прав…

Он поставил чайник на электрическую плитку, развернул полосатый матрац на крышке большого рундука.

Вначале он только работал в вагоне, а потом стал и ночевать. Вскоре притащил со склада матрац, одеяло, взял у монтера плитку, чайник попросил у директора профкурсов… Двухкомнатный вагон на металлических салазках стоял в ста метрах от обрывистого берега Камы, и ночами здесь было тихо.

Василий Петрович попил чаю, разделся и лег. Но не спалось. Случай с погоней не давал покоя. Ну, пристало подростку удирать от милиции, а ему-то уже тридцать!.. Было обидно за себя, за вечную свою неустроенность. Все сознательные годы ездил по стране и, как писала ему мать, не наездил ни кола ни двора… Кое-как женился, родилась дочь — но жена не захотела жить с ним… Да и он, впрочем, не жалел. Тоска оставалась только по дочери… Единственное, что отвлекало, — работа. И когда вкалывал монтажником, и теперь — художником треста.

«Неужели в тридцать лет не иметь ни кола ни двора совсем плохо?» — размышлял он, ежась под тонким одеялом.

В темноте нервно гавкнула дворняжка. На фоне газеты застыл силуэт фотоувеличителя «Крокус».

— А что делать, — сказал вслух Василий Петрович. — Раз все так получается — значит, так и должно быть…

В восемь он поднялся, натянул фирменные джинсы (фирмы «Восток») и сунул ноги в диэлектрические галоши, которые заменяли ему комнатные туфли. Сбросил газету и увидел, что к конторе приближаются сотрудники. Прошла Галя, начальница отдела кадров, мелькнула Вера — секретарша управляющего. Она была в мини-юбке, но и это ее не украшало…

За чаем его застал непосредственный начальник, парторг, полковник авиации в отставке Николай Иванович Приходько. Появившись на пороге, он козырнул, поднеся ладонь к седому чубу.

— Вот вы, Василий Петрович, никогда не опаздываете — вы всегда на месте! — и усмехнулся.

— Хотите чайку? — спросил Корнев.

— С удовольствием, — согласился парторг и подсел к столу. Шумно прихлебнул из стакана и спросил: — Скажите, пожалуйста, что значит на вашей картине курица, бегущая по рельсам?

— Курица, в общем, ничего не олицетворяет, — добродушно ответил Корнев. — Это есть продукт творческого порыва…

— Конечно, — неуверенно согласился полковник. — Без курицы было бы не то. Курица оживляет… А может, вы хотели здесь отразить окружающую среду в условиях технического прогресса?

— Процесс творчества необъясним…

Николай Иванович удовлетворенно кивнул и сказал:

— У Гали день рождения. Надо бы выпустить «молнию». Надо найти теплые слова. Ей нужны теплые слова: одна, с ребенком, самой уже тридцать пять…

— Будет сделано, — заверил Корнев.

Парторг поднялся, похвалил чай и вышел. Василий Петрович расстелил лист бумаги и принялся писать гуашью «молнию». В разгар работы явился электромонтер Валерка Чижиков.

— Ну, как тачка? — спросил он бодро, вместо приветствия.

— Нормально, — ответил Корнев, макая плакатное перо в баночку. — Вчера от милиции удрал… Хочешь покататься — бери.

— Нет уж. Баста! — он хитро посмотрел на художника. — Свою купил. «Электрон».

— Но-о?! — удивился Корнев. — И где он у тебя?

— Здесь… В обед посмотришь…

В обеденный перерыв Чижиков выкатил мотороллер во двор, завел его после двадцатого раза, сел и прокатился по бетонке.

— Здорово! — крикнул Корнев.

— Дай мне каску?

Корнев вынес каску, тот нахлобучил ее и уехал. Покуролесив где-то, осадил «Электрон» перед вагоном и вошел в мастерскую.

— Обмоем? — достал он из-за пазухи бутылку красного вина.

— Можно, — согласился Корнев.

Только Валерка попытался закрыть дверь на шпингалет, как на пороге появился Николай Иванович.

— Что у вас в той комнате? — спросил он художника.

— Ничего… — смущенно пожал тот плечами. — Краски… фанера… барахло разное…

— Надо все убрать, — решил парторг. — К нам на практику приехали студентки, а женского общежития нет. Вот мы и решили поселить их в вашем вагончике…

— Они же здесь замерзнут! — сказал Василий Петрович.

— Монтер им электропечи поставит… Да и вообще скоро лето.

— Если лето, так зачем же печи ставить, — буркнул Чижиков.

Парторг не обратил на него внимания.

— А надолго они? — насторожился Корнев.

— До сентября…

Когда Николай Иванович вышел, они принялись перетаскивать краски и запихивать их в рундук. Потом Валерка принес теновые печи и приладил их на стенах. Присели передохнуть. Художнику мало нравилось непрошеное соседство — он был мрачен.

— Не волнуйся, — успокоил его монтер. — Займемся лучше делом, — и направился закрывать дверь.

Но в двери, как назло, появилась секретарша Вера. Она плюхнулась на рундук, вытащила из кармана сигареты и закурила.

— Что приперлась? — поинтересовался Валерка.

— Тебя не спросила, — пыхнула дымом та.

— Курила бы в красном уголке. Пропахла, как урна, этим табаком, — проворчал монтер недовольно. Его взгляд осторожно коснулся бутылки под столом.

— Пошел ты в баню! Сам куришь же!

— Я мужик — вот и курю. А ты — непорочная дева…

— Кончайте, ну вас, — прервал их Василий Петрович.

— А что он в бутылку лезет? — сказала Вера.

— Это ты шляешься, вместо того чтоб за машинкой сидеть.

— Я к товарищу по работе пришла, а ты что здесь делаешь?

— Не твое собачье дело, — ответил монтер.

Оба зло замолчали.

— Тут к тебе цац поселяют, — сообщила Вера.

— Знаю, — горько вздохнул Корнев. — Но ничего не поделаешь.

— Да, ничего… — она топнула по окурку.

— Верка! Сколько раз тебе говорить! Не бросай охнарики на пол! — вспыхнул художник.

— Извини, — сказала она, но окурок не подняла. Вышла.

— Ну и рожа, — сказал Валерка.

— Брось ты. Нормальная девчонка. Просто такой характер…

— Идут! — воскликнул Чижиков и прильнул к окну.

Из конторы вышла вереница студенток и под руководством Гали-кадровички направилась к вагону. Одна была совсем маленькой, курносенькой — на ее белой кофточке не хватало пионерского галстука. Они подошли к вагону, брезгливо осмотрели его и несмело зашли в тамбур.

— Да вы не бойтесь, — донесся голос Гали. — Проходите… Здесь у нас художник работает, а в этой комнате будете вы…

— Ишь, — недовольно шепнул Валерка, — еще рожи воротят!

— Придется полы помыть, — продолжала Галя. — Сейчас вам кровати