Книга Из тьмы - Дэвид Вебер

Джорейм? - сказал он вслух.

- Могу ли я развернуть несколько звуковых пультов с дистанционным управлением? - запросил ксеноантрополог.

- Почему, во имя Клодру, ты хочешь это сделать? Видео будет достаточно плохим! - Гарсул издал резкий звук глубоко в горле. - Я надеюсь, что Совет собирается засекретить все, когда мы доставим это домой, но даже некоторые из ученых, которых я знаю, потеряют свои обеды, если это будет хотя бы наполовину так плохо, как я думаю!

- Я знаю. Знаю! - голос Джорейма звучал несчастно, но в то же время в нем звучала решимость. - Однако не часто нам выпадает шанс на самом деле увидеть, как происходит нечто подобное, - продолжил он. - Мы этого не делаем, как и большинство других рас, но из того, что мы смогли узнать о местных общественных единицах, эти... люди думают, что это разумный способ урегулировать политические разногласия. Надеюсь, если мне удастся подвести датчики достаточно близко к лидерам с каждой стороны, я смогу установить это и отслеживать их реакции и решения в качестве... продолжения усилий.

- И почему это так важно? - потребовал Гарсул.

- Потому что некоторые из моих коллег на родине будут отвергать мой анализ без чертовски большого количества подтверждающих данных. Это так чуждо тому, как мы думаем.

- Прости меня, Джорейм, но может ли это быть из-за того, что они инопланетяне? - Гарсул услышал резкость в собственном голосе, но на самом деле ему было все равно.

- Ну, конечно, это так! - парировал ксеноантрополог. - Но эти существа - нечто большее... они чувствуют себя с этим комфортнее, чем кто-либо другой, кого я когда-либо наблюдал. На самом деле, они очень напоминают мне шонгейри, и мы все знаем, как хорошо это получается у них. Я только говорю, что хотел бы получить как можно больше обоснований, когда наш доклад будет представлен Совету. Их отношение просто неестественно, даже для всеядных, и я думаю, что нам придется очень внимательно следить за ними в течение долгого времени. Слава Клодру, они такие же примитивные, как и есть на самом деле! По крайней мере, у них есть время немного повзрослеть, прежде чем нам придется беспокоиться о том, что они покинут планету и заразят остальную галактику!

Ноздри Гарсула раздулись при упоминании о шонгейри. Насколько он мог судить, эти "люди", вероятно, были ничуть не хуже, чем были шонгейри на той же стадии своей расовой эволюции. С другой стороны, они, вероятно, тоже были ненамного лучше, чем шонгейри. И, как только что отметил Джорейм, в отличие от шонгейри, они были всеядны, что делало их поведение еще более странным.

Это ставило Гарсула прямо перед неприятным решением командования, учитывая, что оно никогда не оформлялось, никогда не допускалось до упоминания в официальных протоколах исследования. То, которое было введено в действие очень тихо - указом президента и без каких-либо дебатов в Генеральной ассамблее рас - после того, как шонгейри получили членство в Гегемонии. Это был первый раз, когда Гарсул действительно оказался в неудобном положении, применяя это дополнение, но секретный пункт его приказов о миссии ясно давал понять, что одной из обязанностей его команды было предоставление Совету средств для оценки потенциальной угрозы любого нового вида. Что именно Совет намеревался сделать с такой оценкой, ему никогда не объясняли, и он был осторожен, чтобы не спрашивать, но последнее предложение Джорейма поставило его лицом к лицу с этим секретным пунктом.

Руководителю группы все еще не очень нравилась мысль о записи всего, что должно было произойти, в полном цвете, в комплекте со звуковыми эффектами, но он был вынужден признать - неохотно, - что в свете приказов, о которых Джорейм ничего не знал, его просьба, в конце концов, могла быть не совсем безумной.

- Что думаешь ты, Кургар?

- Думаю, что Джорейм прав, Гарсул, - сказал ксеноисторик команды. Он тоже ничего не знал о секретных приказах Гарсула, насколько было известно руководителю группы, но его тон был твердым. Даже отдаленно не похожим на счастливый, но твердым. - Как и вы, я надеюсь, что они засекретят все это, когда мы вернемся домой, но это довольно близко к уникальной возможности полностью записать что-то подобное. В долгосрочной перспективе эти данные действительно могут оказаться бесценными.

- Хорошо, - вздохнул Гарсул. - Я попрошу командира корабля Сирака проследить за этим.

* * *

Далеко внизу от орбиты звездолета бартони стоял молодой человек с длинным заостренным носом и лицом, покрытым жестокими шрамами, и смотрел сквозь утренний туман. Его звали Генрих, герцог Ланкастерский, герцог Корнуоллский, герцог Честерский, герцог Аквитанский, претендент на трон Франции и, милостью Божьей, король Англии, и ему было двадцать девять лет. Он также был, хотя никто не мог догадаться об этом по выражению его лица, в беде.

Большой беде.

Любому было очевидно, что он перегнул палку, и рыцарство Франции намеревалось заставить его заплатить за это. Его осада Арфлера увенчалась успехом, но потребовался целый месяц, чтобы заставить порт сдаться, и к тому времени, когда он закончил, его собственная армия была поражена болезнями. Вместе с боевыми потерями и необходимостью оставить гарнизон в его новом завоевании, его первоначальные полевые силы численностью более двенадцати тысяч человек сократились до менее чем девяти тысяч, и только полторы тысячи из них были рыцарями в доспехах и ратниками. Остальные семь тысяч были лучниками, вооруженными длинными луками - ловкими, смертоносными на дальней дистанции (по крайней мере, при соответствующих обстоятельствах), но безнадежно уступающими любому закованному в броню врагу, который мог подобраться на расстояние удара меча. И, по правде говоря, Арфлер был не таким уж впечатляющим результатом для всей кампании. Вот почему через две недели после капитуляции порта Генрих двинул свою армию в направлении Кале, английской крепости на севере Франции, где его войска могли перевооружиться за зиму.

Возможно, было бы разумнее вывести свою армию морем, но Генрих предпочел вместо этого совершить марш по суше. Кто-то мог бы назвать это юношеским высокомерием, хотя, несмотря на свою молодость, Генрих V был опытным воином, который впервые увидел поле битвы, когда ему было всего шестнадцать лет. Другие могли бы назвать это высокомерием, хотя и не ему в лицо. (Генрих Ланкастерский был не тем человеком, которому было мудро наносить оскорбление.) Возможно, это было даже здравое стратегическое понимание необходимости спасти из экспедиции хотя бы что-то более впечатляющее, чем Арфлер. Что-то, что он мог бы показать