Книга Человек, который видел все - Дебора Леви

Ну да ладно. Я посмотрел на зажатые в пальцах (по которым, кстати, все еще стекала кровь) листки с заметками. В них я рассказывал, что отец Сталина был алкоголиком и домашним тираном. А мать после того, как муж попытался задушить ее, отдала маленького Иосифа в православное духовное училище, чтобы уберечь от яростных нападок отца. Собственные записи я разбирал с трудом, но мне бросился в глаза подчеркнутый абзац, в котором говорилось, что впоследствии Сталин методично наказывал людей как за сознательные, так и за невольные прегрешения – например, мыслепреступления против партии. Левое бедро начало болеть.

Берегите себя, Сурл. Спасибо за совет, Вольфганг!

Я вернулся к заметкам, на которых теперь алели пятна крови из разбитых костяшек. Иосиф Сталин (это я написал уже под утро) никогда не упускал случая кого-нибудь наказать. Издевался даже над собственным сыном, притом так жестоко, что тот пытался застрелиться. Жена его тоже стрелялась, но, в отличие от сына, обреченного снова и снова сносить придирки отца, преуспела в своих попытках. Мой покойный отец настоящим тираном не был. Эту роль он оставил моему брату Мэттью, который только рад был слегка кого-нибудь помучить. Подобно Сталину, Мэттью любил донимать своих родных, а бывало, доводил их до такого состояния, что они принимались изводить себя сами.

Я сидел на невысокой каменной стене возле студии EMI и ждал Дженнифер. Через три дня я должен был уехать в Восточную Германию, в ГДР, и там, в Университете имени Гумбольдта, заняться изучением культурных течений, возникавших в тридцатые годы в ответ на все шире распространявшуюся фашистскую идеологию. По-немецки я говорил довольно свободно, и все же мне выделили переводчика. Его звали Вальтер Мюллер. В Восточном Берлине я должен был провести две недели, и Мюллер предложил мне остановиться у его матери и сестры, которые жили неподалеку от университета. В каком-то смысле именно Вальтер Мюллер был виноват в том, что меня сегодня едва не сбили на пешеходном переходе. В письме он сообщил мне, что его сестра Кэтрин – в семье ее звали Луна – большая фанатка «Битлз». В 50–60-е годы Социалистическая партия Германии считала музыку культурным оружием, способствующим развращению молодежи, но с семидесятых в ГДР разрешили продавать альбомы «Битлз» и Боба Дилана. И все же прежде, чем пластинки попадут в магазины, чиновники обязаны были тщательно изучить тексты всех представленных на них песен. «Yeah yeah yeah». Что бы это могло значить? Чему это они призывают нас сказать «да»?

Сфотографировать меня на Эбби-роуд и подарить снимок Луне придумала Дженнифер. Примерно за неделю до этого она попросила меня объяснить ей, в чем, собственно, заключается концепция государства ГДР, но я в тот момент был занят другим. Мы были у нее дома, на кухне, готовили арахис в карамели, и я как раз пытался растопить сахар. Рецепт был какой-то замысловатый: сначала нужно было всыпать арахис в кипящий сахарный сироп, а затем запечь его в духовке. Дженнифер никак не могла понять, как это можно запереть за стеной население целой страны и никого оттуда не выпускать. Я начал было объяснять, как так вышло, что Германия оказалась идеологически и физически разделенной на два государства, коммунистическое на Востоке и капиталистическое на Западе, и что коммунисты называют стену «Антифашистским оборонительным валом», но тут пальцы Дженнифер скользнули под ремень моих джинсов. Я был занят сахарным сиропом, а Дженнифер не особенно внимательно меня слушала. И вскоре мы оба потеряли интерес к Германской Демократической Республике.

Наконец, я увидел Дженнифер. Она направлялась ко мне с небольшой алюминиевой стремянкой в руках. На голове у нее была советская солдатская пилотка, которую я купил ей на блошином рынке на Портобелло-роуд. Я поцеловал ее и вкратце рассказал, что случилось. В школе искусств, где училась Дженнифер, вот-вот должна была открыться выставка ее фоторабот, и она вовсю к ней готовилась, но все же выделила день, чтобы устроить мне, по ее выражению, «фотосессию». С собой у нее было два фотоаппарата: один болтался на шее, а второй был пристегнут к кожаному ремню. Я не стал вдаваться в подробности недавней аварии, но Дженнифер заметила ссадину на моей левой руке. «Ну и тонкая же у тебя кожа», – сказала она. Я спросил, для чего ей стремянка. И она ответила, что именно так в августе 1969 года в 11:30 утра и было сделано оригинальное фото Битлов, пересекающих Эбби-роуд. Фотограф Иэн Макмиллан установил стремянку сбоку от перехода и заплатил полисмену, чтобы тот тормозил приближавшиеся к зебре машины. На съемки ему выделили всего десять минут.

– Но поскольку я ни с какой стороны знаменитостью не являюсь и полиция и пяти минут нам не даст, придется действовать быстро.

– Кажется, сегодня в Лондоне проходит какое-то мероприятие и Эбби-роуд перекрыта.

Пока я произносил эту фразу, мимо нас промчались три машины, черное такси, мотоцикл, два велосипеда и груженный досками грузовик.

– Ага, Сол, перекрыта, точно, – отозвалась Дженнифер, возясь со своей камерой.

– По-моему, ты больше похож на Мика Ронсона, чем на любого из Битлов. Даже несмотря на то что ты брюнет, а Ронсон блондин.

В этом она была права. Два дня назад Дженнифер остригла мои достававшие до плеч волосы под ведущего гитариста из группы Боуи. Втайне она очень гордилась тем, что я «так похож на рок-звезду». И мое тело она любила больше, чем я сам, за что я, в свою очередь, любил ее.

Улица опустела. Дженнифер установила стремянку ровно на том месте, где должен был бы затормозить Вольфганг. А затем полезла вверх по ступенькам, на ходу настраивая свои фотокамеры и выкрикивая мне указания: «Руки в карманы! Голову опусти! Смотри прямо перед собой! Отлично, теперь начинай двигаться! Шире шаг! Вперед!» К переходу подъехали две машины, но Дженнифер вскинула руку, прося их повременить, и принялась менять пленку в фотоаппарате. Автомобили загудели, и она, стоя на верхней площадке лестницы, отвесила им театральный поклон.

2

Чтобы отплатить Дженнифер за потраченное время, я купил в рыбной лавке шесть устриц, а еще прихватил бутылку белого сухого вина. Ее соседок по квартире, Сэнви и Клаудии, не было дома, и следующие несколько часов мы провели в постели. Жили они в подвальном этаже, квартирка была темная и тесная, но девушкам там нравилось, и между собой они отлично ладили. На кухне веганка Клаудия вечно вымачивала в миске какие-то водоросли.

Мы с Дженнифер, не раздеваясь, улеглись на кровать и начали целоваться. Пилотка в процессе постоянно сползала ей на глаза, и меня это страшно заводило. В голове то и дело возникали голубые всполохи, но Дженнифер я в этом не признавался, она же теребила нитку жемчуга, которую я, не снимая, носил на шее. Наконец, я стащил свои белые брюки, и Дженнифер заметила, что на правом бедре у меня красуется огромный синяк, а коленки разбиты в кровь.

– Сол, ты можешь рассказать толком, что произошло?

Я в подробностях поведал ей, как за пару минут до ее прихода меня едва не переехали и как неловко мне было подбирать выпавшую из сумки пачку презервативов. Она рассмеялась, слизнула устрицу и отбросила раковину на пол.