Книга Княжья травница - Ульяна Гринь

Тяжёлая рука схватила меня за плечо.

— Травница! Лечи её!

Подняв лицо, я встретилась взглядом с глазами князя. Такие же тёмные и живые, как в тот день, когда я увидела его впервые, они смотрели гневно, будто это я была виновата в неудачных родах.

Князь, мой князь. Почему же ты сразу меня не позвал, зачем позволил жене мучиться. Как теперь спасти её?

Я дёрнула плечом, освобождаясь, шагнула к кровати. Протянув руки к роженице, медленно провела ими над животом. Уже не в первый раз я делала это, но всегда с восторгом. Все, буквально все внутренние органы вспыхнули красными очертаниями. Матка в огне, печень, селезёнка, правая почка. Левая ещё держится, пытается перебить зелёным алые всполохи, но ей осталось недолго. Переместив руки чуть выше, я почувствовала, как в груди рождаются обида, злость, досада, и к лицу приливает жаркая волна, грозящая превратиться в слёзы. Как жалко! Как жалко, что такая молодая девушка, едва успевшая познать счастье любви и семейной жизни, едва ставшая матерью, обречена!

В том, что княгиня умирает, не было никаких сомнений. Весь её живот был наполнен узелками метастазов. Даже если я удалю их один за другим, организм изношен до конца. Она не выживет, да и я рискую собственным здоровьем — тут на несколько дней работы. Я даже не стала искать саму опухоль. Незачем. Скорее всего, выходя замуж за князя, девушка уже была больна. Не повезло. В этом мире, в это время либо ты, либо тебя. В нашем мире можно и нужно бороться с раком, медицина придумала способы и лекарства. А тут. Увы.

Я сжала ладони в кулаки и отступила. Голос князя — удивлённый и злой — хлестнул, как плеть:

— Лечи её! Спаси мою жену!

— Её не спасти, я сожалею, — пробормотала, не оборачиваясь. Поверь мне, мой князь, если бы я могла. Я бы сделала это! Но уже слишком поздно!

Он шагнул ко мне — я ощутила это спиной — и схватил за плечи, развернул к себе. Глаза горели яростью и сумасшествием. Мне стало страшно, но всего на миг. Поэтому, когда он встряхнул меня, когда выхватил из-за пояса украшенный головой ягуара кинжал и приказал сквозь зубы:

Лечи её немедля! Иначе я тебя.

Закричала в ответ, толкнув его в грудь изо всех сил:

— Я не могу! Убей меня, снеси мне голову, сожги, зарежь — я не смогу ничего сделать, чтобы спасти твою жену!

Воздух между нами накалился до такой степени, что поднеси свечу — и он взорвётся. Пальцы князя на рукояти кинжала побелели, зубы скрипнули, желваки на скулах двинулись вверх-вниз, а потом он отпустил меня, отшатнулся к стене, закрыл ладонью лицо:

— Как же теперь... Ни жены, ни ребёнка...

— Ребёнок! — вспомнила я, словно меня ударили. — Где ребёнок?

— Умер, — бросил князь, махнув рукой куда-то в угол. Я шагнула к повитухе:

— Покажи ребёнка!

— Преставился младенчик, — прошептала та. — Владыка всезнающий Велес-зверь заберёт его в своё подземное царство и даст другую жизнь.

Дура! Я оттолкнула повитуху и склонилась над крошечным ребёночком, измазанным в крови. Его даже не обтёрли. Девочка, маленькая, сморщенная, с тоненькими, как веточки, ручками и ножками. Я обняла ладонями воздух над ней, надавила, чувствуя кожей, как он уплотняется, как звенит и дрожит, зажигая органы младенца зелёным. Блёклым, в серый, но зелёным! Лёгкие не дышат, шея пульсирует красным, сердечко размером с абрикос бьётся редко, слишком редко. Но мозг не пострадал, ещё пока не пострадал. Пуповина не обрезана, на другом конце послед. Надо спасать малышку!

Пальцами я разгладила два сморщенных комочка — вверх, вниз, вправо, влево. Распрямляйтесь же! Коснулась шейки, провела по трахее, которая светилась светлым оливковым всполохом, и та вдруг вспыхнула ярко и весело. Сердце. Нажала, ещё раз нажала. Погладила. Ткнула чуть сильнее. Ну же, давай! Живи, девочка! Дыши! Ты должна дышать! Нет ничего, что тебе мешает теперь, я всё поправила, всё отремонтировала!

— Ведьма, — с тайным страхом шепнула повитуха. — Возьми отцову рубаху, заверни младенчика.

— Зачем? — спросила сквозь зубы.

— Родовая сила в отцовой рубахе.

— Оботри хоть, — я с сомнением бросила взгляд на стиранную-перестиранную вышитую по подолу и рукавам длинную мужскую рубашку. — Кровь смой.

— Опосля! Сейчас пусть силы наберётся. Глянь, оживила ж. Ведьма и есть ведьма.

Я досадливо поморщилась. Поверь мне, бабуся, я не выбирала свой дар. Никто не спросил меня: эй, детка, не хочешь ли немного волшебства в твоей жизни? Ладно, пусть шепчутся, пусть ненавидят меня от страха, сейчас для меня главное — спасти княжью дочь.

Льняная ткань обволокла девочку, укутала, как будто материнское чрево, я осторожно прижала малышку к себе, баюкая. Она дышала часто, плохо, но дышала. Повернувшись к князю, я улыбнулась призывно:

— Посмотри на свою дочь, светлый князь. Она жива. Дай ей имя.

Он взглянул на меня, на умирающую жену. Глаза князя почернели, он глухо сказал:

— Займитесь княгиней.

И вышел из горницы. Нет, его можно понять, но в чём виновата девочка? Я отогнула уголок рубахи, погладила новорождённую по щёчке и сказала ей тихонечко:

— Твой папа обязательно полюбит тебя, кроха. Пусть твоё имя будет Отрада. Вот вырастешь и будешь солнышком для всех!

Повитуха толкнула под локоть:

— Помоги покойницу обмыть, ведьма.

Я бросила взгляд на роженицу. Та дышала тяжело, с натугой, словно всё больше и больше погружалась в пучину смерти. Но дышала. А её уже покойницей назвали...

— Кормилицу найди для девочки, — велела повитухе. — Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!

— Уж найду, найду, — заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны.

Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать. Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.

Вздохнув, я погладила пальцем её ладонь. Женщина мелко дрожала всем телом, несмотря на духоту в комнате. Холодно ей. Я развязала завязки её рубахи и бросила сидевшей в углу прислужнице:

— Помоги переодеть её.

— Велес-батюшка, да уж ей всё одно. — та отложила штопанье и тяжело поднялась. — Пущай уйдёт с миром в подземное царство!

— Не перечь мне! Помоги лучше.

Вдвоём мы переодели умирающую, перестелили простыни, и я накрыла женщину тёплым одеялом, подбитым мехом. Каждый миг я чувствовала её боль, прожигавшую внутренности, и сердце сжималось от жалости. Эх, будь что будет, не могу видеть, как она мучится!

Положила руки на живот, всё ещё растянутый и дряблый после родов, очертила круг, пытаясь поймать средоточие боли. Опухоль была в желудке. Как только выносила ребёнка? Ведь есть не могла нормально, наверное, всю еду возвращала. Я погладила опухоль, представила, будто она противное и злобное животное, сказала ей про себя: «Оставь её, не боли, дай умереть спокойно, ты уже добилась своего». И гладила это маленькое чудовище, пока оно рычало в глубине тела, пока не успокоилось и не отступило, не уснуло. Боль стихла, прекратив терзать измученную роженицу, и та вдруг открыла глаза. невидящие, они уставились в потолок, женщина с трудом облизала потрескавшиеся, искусанные губы и прохрипела: