Книга Дорога волка - Ричард Ламберт

– Пожалуйста, – сказала уборщица с восточноевропейским акцентом, преграждая мне дорогу. – Ты скользит на мой пол. Вернись свой кровать.

– Я должен узнать, что случилось с моими родителями. Что случилось с моими родителями?

– Я не знаю. Откуда мне знать? Вернись свой кровать.

Она загородила мне путь своей шваброй.

Я обошёл её. Я бросился к дверям палаты. Когда я был уже близко, они открылись, и ко мне поспешила вчерашняя серьёзная седоволосая женщина. Врач в белом халате за её спиной кричал: «Стойте!»

– Где мама и папа?

– Лукас, – сказала она слабым, уставшим голосом. – Лукас.

– Что случилось с мамой и папой? Где они?

– Пожалуйста, – подоспел тяжело дышащий врач, – Вам нельзя здесь находиться.

– Что случилось с моими родителями? Я хочу знать, что случилось с моими родителями! – я был в панике, мой голос становился напряжённее и громче. – Где мама и папа?

Женщина с седыми волосами коснулась моей руки, и меня тряхнуло. В ней было что-то знакомое. Она была вчерашним доктором, но знакомым было не это: она напоминала мне маму.

Тихо, как будто ей трудно произносить слова, как будто они были грубыми предметами, которые она вынимала из своего нутра, сказала:

– Они мертвы.

У неё были серые глаза со множеством чёрных точек.

– Мне жаль, Лукас, – сказала она.

– Вам принести воды? – спросил врач.

Женщина отвела меня обратно в кровать. Моим ступням было холодно на свежепротёртом полу. Она села рядом со мной и положила свою загорелую руку мне на предплечье. На ней были часы с красным ремешком из потёртой кожи. Секундная стрелка двигалась по кругу, и было странно, что она продолжала двигаться. Как она могла, когда мама и папа остановились, просто остановились?

– Я оставлю тебя с твоей бабушкой, – сказал врач. – Если что-то понадобится – зайдите ко мне.

Мне потребовалось немного времени, чтобы переварить его слова.

Я повернулся к ней.

На ней были вязаная жилетка и рубашка с коротким рукавом. Один край воротника был заправлен под вырез жилетки, второй торчал наружу. Её короткие седые волосы были жёсткими. Её кожа была бледной, как у мамы. Её лицо было широким. Её маленький рот выглядел печальным. Она выглядела вымотанной.

– Ты помнишь меня? – спросила она.

Я говорил с ней по телефону каждое Рождество, но виделись мы лишь дважды.

Бабушка.

* * *

По коридору мы шли не рядом. Расстояние между нами увеличивалось, когда мы пропускали престарелых пациентов на колясках и идущих навстречу посетителей. Меня удивляло, что все они выглядели… не то, чтобы счастливыми, но какими-то бодрыми. Санитар катил на кровати-каталке старую женщину, настолько хрупкую и невесомую, что голова её, казалось, вообще не продавливала подушку. Старуха смотрела в потолок, к её ноздрям были приклеены трубки.

Автоматические двери раздвинулись, и мы вышли в тёплый сентябрьский день.

– Подожди тут. Я схожу за машиной.

До того момента будущего для меня словно не существовало. Мой мозг будто бы завис. Я не мог принять отсутствие мамы и папы. Факт не встраивался в мир. Мир не подходил факту. Мир стал бессмыслицей. Почему во двор въезжали скорые? Почему день был тёплым? Почему крутились гигантские вентиляторы на стене здания? Почему облака двигались по небу? Казалось невозможным, что они просто делают то же, что и всегда.

А я не мог думать ни о чём другом: мама и папа умерли.

Во двор въехала бабушка на маленькой красной машине и направилась ко мне. И я снова услышал треск, скрип металла и хруст пластика. В лобовом стекле отразилась стена госпиталя, бабушка остановилась, и я вспомнил, как тот странный пёс стоял посреди дороги, как смотрел на меня своими янтарными глазами с чёрными зрачками, как он, должно быть, стоял там во время аварии, потому что когда я выполз из машины, он так и стоял посреди дороги.

Бабушка вышла. В дневном свете она выглядела больной, её бледная кожа была почти серой. Щурясь от солнца и прикрывая глаза рукой, она сказала:

– Поехали домой.

Я не ответил. Внезапно, стоя рядом с безжалостным капотом машины, я ощутил ужас.

– Я не могу, – сказал я, умоляюще глядя на бабушку.

Выражение бабушкиного лица не изменилось.

– У меня нет на это сил, Лукас, – сказала она устало и вернулась в машину.

Вентиляторы на стене госпиталя гудели. Пассажирская дверь открылась.

Я не двигался. Я не мог.

Скорая, мигающая синими огнями, встала за бабушкиной машиной. Ручка двери блестела. Водитель скорой погудел и помахал мне, поторапливая.

У меня в груди что-то сжалось, но я шагнул вперёд и потянул широкую дверь. Садясь в машину, я отчётливо видел руль, огоньки на приборной панели, резиновый коврик. Они меня пугали. Бабушка повернулась ко мне, пока я вытягивал ремень безопасности. Её густые брови были похожи на мамины.

– Нормально? – спросила она уставшим голосом. Её дыхание пахло кофе и ещё чем-то кислым.

Я не ответил.

– Боже, ну и местечко, – сказала она, бросая взгляд на госпиталь.

Потом она повернула ключ, включила передачу и, выруливая, посмотрела через плечо назад. Бабушка давила на педали круглоносыми мартенсами[1], а я цеплялся за дверь. Мой желудок сжало.

Глава 2. Камень

Бабушка несла прозрачный целлофановый пакет, вроде тех, с которыми проходят досмотр в аэропорту. В нём были мамины сумочка, блокнот и ожерелье, папины кошелёк и перочинный ножик, и их обручальные кольца, телефоны и ключи. Она достала папины ключи и направилась к двери, и прежде, чем я успел сказать ей, что это не её дом, она открыла дверь и зашла. Я усилием воли заставил себя промолчать и прошёл за ней.

Она не сняла обувь, но уже была на кухне. Я стянул кроссовки в прихожей. Мне было противно смотреть, как она бросила папины ключи на кухонный стол, будто свои собственные. Они звякнули. Поставила пакет и прошла мимо меня в нижнюю уборную. Мне было противно, что она воспользовалась ею без спросу. Я смотрел на окровавленные папины ключи на кухонном столе. Я не хотел смывать кровь. Это было неправильно. Неуважительно. Как будто того, что случилось, не случилось.

Это случилось.

На стойке стояла миска с ежевикой, которую папа собрал на другом краю поля. Он собирался сделать ежевичный пирог.

Послышался звук смыва, и бабушка вернулась.

Она стала наполнять чайник.

– Сначала нужно спросить разрешения, – сказал я.