Книга Внучка алхимика - Лариса Шкатула

Княгиня вспомнила, как в пору её молодости только и разговоров в свете было о том, что императрица пожаловала дворянство неким братьям Волковым. Смешно и подумать, за их актерство. Игру на сцене!

Но это Мария Владиславна опять отвлеклась.

Взять, к примеру, ту же Наину Потемкину. На год моложе Соньки, а уже вся будто увяла, что называется, ни кожи, ни рожи. Софья же цветет как маков цвет. Волосы у неё русые, вьющиеся. С золотой искрой. Как станет она голову мыть, да распустит косу, вся точно плащом и укроется. Красота! Глаза у девчонки зеленые, светят, что твой изумруд. На балах мужчины её наперебой приглашают, так эту упрямицу ещё попробуй на бал вытащить. Идёт ровно на Голгофу! И всё талдычит: пустое это! Девице ли такие слова произносить!

И ведь танцует как – бабочкой, легкой пушинкой летает! Но и тут её надолго не хватает. Потанцует, потанцует, да к матери и подступит:

– Поехали, маменька, домой, здесь для меня тоска смертная. Лучше бы я книжку почитала!

Мария Владиславна при воспоминании об этом даже застонала.

Софья её стон на свой счет приняла, устыдилась.

– Слушаю я вас, маменька, всегда слушаю. Только и хотела, что до точки дочитать…

– Значит, ты мои слова воспринимала как послушная любящая дочь? Ну и о чем я тебе говорила?

– Что вы пригласили на обед… Кстати, маменька, а кого опять вы пригласили? Хотите сказать, что мне придётся переодеваться, и надевать этот противный парик? Нет, вы как знаете, а я выйду в этом самом платье, и пусть Агафья меня причёшет, чтобы подумали, будто мои волосы парик и есть…

– Ты хочешь гостей встречать в домашнем платье, которое давно из моды вышло? – вскричала княгиня. – Разве наш дом более не слывет домом людей знатных, кои соблюдают этикет, ещё батюшкой Петром Великим заповеданный? Конечно, мы небогаты, но и не настолько бедны, чтобы в платье перемены не иметь. Что подумает о нас Дмитрий Алексеевич? Ты, Сонюшка, не бесприданница. Отец твой, царствие ему небесное, сохранил имение, что оставила тебе тетушка Митродора…

– Имение? Маменька, ежели говорить откровенно, имение мое – всего лишь деревенька, в которой полтора десятка душ.

– Ты не права, Соня, двадцать два человека у тебя душ. Да пруд. Да луг заливной. Да пашня. Ежели твой будущий муж с умом распорядится…

– Ну вот, начали за здравие, кончили за упокой. Не прочите же вы мне в мужья столь любимого вами Дмитрия Алексеевича? Вот мои крестьяне пусть и далее живут спокойно, а не под жадной рукой графа Воронцова.

– Да с чего ты взяла-то, что Дмитрий Алексеевич жаден?

– Подозреваю. Он, как и все бедные люди, хочет всеми средствами иметь то, что ему нынче недоступно.

– Соня, ты всегда в моем понимании была справедливой девушкой. Отчего же теперь ты бездоказательно обвиняешь в низменных чувствах человека, который не сделал тебе ничего плохого? Граф имеет авторитет в свете, подлинные аристократические корни…

– Весьма подгнившие.

– Софья, с тобой невозможно разговаривать! Граф вовсе не беден. Конечно, он не так богат, как Бестужев или Панин, но до нищеты ему далеко… Господи, нам ли говорить о том, беден человек или нет.., княгиня прервала себя на полуслове, чувствуя, как в ней опять закипает гнев. – Делай, как я сказала! Иди и переоденься к столу. И не заставляй меня повторять это ещё раз. Ежели тебе претит светская жизнь, пожалуйста, иди в монастырь!

Соня обиженно поджала губы.

– Теперь, маменька, вы намерены сделать из меня святошу? Считаете, требникё мне пойдет больше, нежели роман Вольтера?

– Считаю, что в твоем неженском вольнодумстве моя вина. Каюсь, не углядела. Вместо того, чтобы тебя лишний раз за вышивание усадить, гувернантке доверилась. Чтобы она с тобой по парку гуляла, ботанике обучала. Потом только сообразила, что у Луизы самой ветер в голове. Что ожидать от девицы-француженки? Языку своему она может, и обучит, но нравам… Русским девушкам совсем другое воспитание требуется.

Соня нарочито тяжело вздохнула.

– Иду, маменька, иду переодеваться, раз вы и до Луизы добрались. Вот уж не думала, что обнищавший граф вам дороже собственной дочери. Вон как вы за него вступились… Агафья! – крикнула она в приоткрытую дверь людской. – Поди, помоги мне переодеться!

– Ее зовут не Агафья, а Агриппина! – возмущенно крикнула вслед дочери Мария Владиславна.

Софья прекрасно это помнила. Имя Агафья оскорбляло аристократический слух матери, вот она и переименовала горничную в Агриппину. В нынешних стесненных обстоятельствах мать и дочь Астаховы могли позволить себе иметь только одну горничную на двоих. Впрочем, легкая на ногу Агафья-Агриппина успешно справлялась со своими нелегкими обязанностями.

– Тебе нравится твоё новое имя? – сварливо спросила у горничной Соня; не то, чтобы она по природе своей была брюзгой, но словесные перепалки с матерью вызывали у неё раздражение, которое и хотелось излить на кого-нибудь.

– Нравится, – с придыханием ответила Агриппина. Она шла позади Сони, но та спиной чувствовала, что на лице горничной сияет довольная улыбка. Оно такое авантажное!

– Нахваталась мудрёных словечек! – фыркнула Соня. – Где ты его слышала?

– Вы же сами вчера про графа Потемкина говорили, что он авантажный. Я и запомнила.

Осознание своего исключительного положения в семье поднимало горничную в собственных глазах, потому порой она позволяла себе если не высокомерие, то некоторую важность, подчас в смеси с дерзостью. Конечно, только в отношении Сони, от которой не ждала ничего плохого по причине молодости княжны и её легкого отходчивого характера.

Отчего-то раздражённость никак не хотела оставлять Соню, а тут ещё это самодовольство на лице горничной…

– Надо будет сказать маменьке, чтобы отправила тебя в Киреево, – вроде в задумчивости проговорила она, – а взамен прислала кого-нибудь из тамошних девок. Думаю, тебе в нашем доме тяжело приходится. Устала, небось?

– За что, Софья Николаевна? – побледнела та. – Что мне делать в этом Кирееве? Там же три двора всего. Глушь, да и только!

– А тебе, значит, больше в столице нравится жить?

– Понятное дело, как и всем.

– А ежели нравится, чего же ты этим не дорожишь?

Губы Агафьи предательски задрожали.

– Простите, княжна, миленькая, Христа ради! Сама не знаю, что это нынче со мной. Будто чёрт за язык тянет.

Да уж, ещё как тянет! Иначе, думала бы, прежде чем вступать с Софьей в пререкания, как давеча, когда Мария Владиславна отправилась из дому с визитами, а Соня, воспользовавшись отсутствием матери, решила претворить в жизнь свое желание – изобразить генеалогическое древо князей Астаховых.

Вот уже два года Соня скрупулезно собирала документы, и кое-что из этого можно было, что называется, собрать в кучу. Запечатлеть. Потом уже отдать живописцу – пусть нарисует как следует.