Книга Нежеланный рейс - Роза Ветрова

Вкупе с этим, Виктор Александрович рассказывал так заунывно и нудно, что голова сама тянулась к спасительной прохладе парты. За окном жаркое лето, а мы сидим в пыльном кабинете авиаколледжа, слушаем абсолютно неинтересную лекцию про то, как устроен двигатель.

Зачем это мне? Ради общего образования и понимания всего? Наверное. С позитивными аффирмациями я каждый раз настраивалась на его занятия, и каждый раз полнейший провал.

— Василькова! Вы вообще здесь, с нами? Или совсем у вас крыша уехала? Вы как комиссию прошли? Купили?!

Девочки помалкивали, боялись даже пошевелиться. Про характер нашего инструктора можно легенды слагать.

Рискнула взглянуть ему в глаза и тут же замерла. Лучше бы этого не делала. Одним своим взглядом темных глаз Виктор Александрович Северов готов уничтожить меня, как червяка под ногами.

— Все блаженные, сонные, тупые и убогие не получат зачет по-моему предмету, — злорадно пообещал добрый учитель, пока я заливалась краской. Естественно, по его мнению, я призер в каждой из этих категорий.

— Я…

— Вы? — вкрадчиво спросил, наклонившись. Со своего места я чувствовала его запах. Терпкий, мужественный и… абсолютно далекий, в какой-то параллельной от моей плоскости.

— Я… — Боже, ну почему в его присутствии мне так трудно сказать полноценную фразу?! Я только и делала, что мычала и производила впечатление человека, сильно отстающего в развитии.

— Остаетесь после занятия! — зычно бросил и вернулся к предмету. — Пишем дальше: Топливная система — группа емкостей для хранения запаса жидкого топлива на борту летательного аппарата…

С усилием подавив зевок, села на место. Он тут же коршуном обернулся, при звуке шлепка моей задницы об поверхность стула.

— Я разрешил вам садиться? — еле слышно произнес, почти ласково улыбаясь.

Ну и улыбочка вышла! Гиена милей бы сейчас выглядела. Сглотнув, шустро встала обратно, предпочитая молчать. Сказать внятного я все равно ничего не смогу.

— Ложкина! Это ЧТО у вас на парте? — спросил брезгливым тоном и сморщив нос, словно там трупик скунса лежал.

— К-Косметичка… — ну хоть не я одна заикаюсь при виде грозного Люцифера.

Бедолага Ложкина решила носик незаметно припудрить, пока внимание нашего инструктора было поглощено моей персоной.

— Убрать немедленно!

Трясущимися руками она убрала косметичку, чуть не рассыпав содержимое ему под ноги. Успела на лету поймать помаду. Кто-то хихикнул на задней парте. Виктор Александрович, как в передаче Пельша, узнает мелодию с первой ноты.

— Дубова! Что вас так веселит, не пойму? У вас незачет пока маячит. — На этих словах ее лицо побелело, девушка тут же умолкла.

— Вы полностью оправдываете свою фамилию, — елейным голосом продолжил, как ни в чем не бывало. — … С системой соединительных трубопроводов…

Вот изверг проклятый! Нравится ему всех изводить.

Вон у Саныча на лекциях по медицине мы всей группой ржем, как лошади. Все занятия весело проходят. Интересно.

А у Северова просто тоска и тихий ужас. Да уж, преподавать — точно не его стезя. А ведь предмет мог быть таким интересным…

Уныло рисую в тетрадке самолетик. Плакало мое удостоверение бортпроводника. Завалит, как пить дать. Предмет его мне ну никак не дается. Неужели на этом все? Мои мечты о небе так и останутся несбыточными мечтами?

Я же с двенадцати лет мечтала стать стюардессой. После школы в институт пошла только потому что в стюардессы без вышки не попасть. А теперь, если Север завалит, придется все радужные планы похоронить с почестями.

Прямо как школе звенит звонок. Наш изверг отпускает нас, ну кроме меня, конечно. На меня даже не смотрит, но я знаю, что: «Конец мучениям. Все свободны» ко мне не относится.

А мучения-то чьи? Его или наши?

С этими дурацкими мыслями сидела за партой, с тоской провожая одногруппниц. Наступил обед, а у меня маковой росинки во рту с утра не было.

Виктор Александрович вальяжно откинулся в своем кресле, разглядывая меня со своего места.

— Ну-с. Что делать с вами? Вы — просто ходячая катастрофа. Все ваши тесты сплошной неуд, у доски вы мычите. На занятиях спите. Куда вы лезете, я не пойму? Сидите дома.

— Но я…

Аж медвежья болезнь от волнения началась. В животе дико пучит. Хоть смейся, хоть плачь.

— Василькова, вам к логопеду направление попросить? — поднял черные густые брови.

— Нет, — тихо ответила ему.

Встал и, чуть прихрамывая, приблизился к моей парте. Встал близко, схватил крепкой здоровой ручищей мою тетрадь. Ладони у него широкие, медвежьи.

— Замечательно, — чуть ли не нараспев произнес, листая мои записи. А там… одни цветочки и закорючки. Прочитал короткий стишок в углу, с расстановкой:

— «Северов — садюга,

Злючая зверюга.

Носит черные усы,

По средам — желтые трусы»

Бросил на меня многозначительный взгляд.

— Сами сочинили? Рифмы потрясающие. У вас талант. Вот этим, пожалуй, и займитесь. В небе вам делать нечего.

— Это просто шутка. Это не про вас вообще, — пролепетала, пытаясь оправдаться.

— Да что вы? У вас, наверное, просто есть еще один знакомый с фамилией Северов, — подсказал умилительным тоном.

— Да, так и есть, — воспрянув духом, шла напролом.

— И как его зовут?

— Что?

— Как его зовут, спрашиваю? — обдал меня холодом, сощурив глаза.

— Эээ, Антрп… — быстро выплюнула, сама не понимая, что за набор букв произнесла. Срочно нужно имя!

— Как?

— Антип.

Что?! АНТИП?!

Чертыхнулась про себя, пытаясь не выдавать своих эмоций. Пусть Антип будет.

— Бывший мой. Расстались не очень красиво. Извините за подробности.

Виктор Александрович вздохнул, вдруг посмотрев на меня, как на косметичку на парте перед Ложкиной. Что, мол, за бестолковый и жалкий предмет?

— Вот вам текст. Перепишите его четыре раза.

Посмотрела, а там слова «лонжероны», «стрингеры», «шпангоуты». Это существующие слова или он решил постебаться?

И как мне не уснуть? Ну точно ведь — садюга!

В животе урчало от голода, все время косилась на пачку Рафаэлло, которую ему, по всей видимости, подарили. Кто в своем уме мог подарить ему хоть что-то?!

Пока я, высунув от усердия кончик языка, писала, марая бумагу и переводя канцтовары, Виктор Александрович сидел за учительским столом и наблюдал за мной. Заманчиво шуршали обертки…

Знал ведь, что у нас последнее занятие. Специально задержал.