Книга Мужчины, которых мы выбираем - Евгения Перова

– Свалял дурака – так теперь называется подлая измена?

– Я клянусь! Больше никогда!

– Скажи, а раньше ты мне изменял?

– Нет! – воскликнул он так искренне и пылко, что Юка поверила сразу.

– Тогда почему?!

Иван сник и виновато сказал:

– Я не знаю.

– Ты понимаешь, какую боль мне причинил? Как унизил?

Он еще ниже опустил голову:

– Прости! Если б ты только знала, что я пережил, когда увидел ту девушку!

Вообще-то он потерял сознание, увидев «Юку», лежащую на мокрых листьях. Шея девушки была неестественно вывернута, а по волосам ползла букашка. Иван как заметил эту букашку, так и отрубился. Никто над ним не смеялся, только молодой фотограф спросил шепотом: «Чего это он?». Ему ответили: «Думал, его девушка. Похожа очень». Он тут же позвонил Юке, она на него наорала, но Иван был счастлив: жива!

И сейчас сердце у Ивана колотилось так, что, того гляди, выпрыгнет. Большой, сильный, взволнованный, жаркий – как же Юка соскучилась по его неуклюжим лапищам, по его силе и страсти, даже по запаху пота, который вовсе не казался ей неприятным. Она повернулась к Ивану, взялась ладонями за колючие щеки, заглянула в несчастные глаза и поцеловала, Иван ответил. Он целовал Юку до боли и тискал так, что машина ходила ходуном.

– Иван! Да подожди ты! Охолонись, – сказала Юка, поправляя футболку.

– Ты простила?

– Ладно, так и быть – прощаю. Но учти! В следующий раз…

– Никаких следующих разов!

– Тогда поехали.

– Куда?

– К тебе. У меня кошки достанут. Надеюсь, ты с тех пор сменил простыни?

Иван домчал ее на рекордной скорости, нарушая все правила – поставил на крышу машины мигалку, включил сирену и погнал, распихивая всех боками. В лифте они держались за руки, изнемогая от желания, и вежливо улыбались докучливой соседке, которая по дороге до своего восьмого этажа успела рассказать множество каких-то неимоверных подробностей собственной жизни. Наконец соседка вышла, и Юка изумленно спросила: «Она что, правда, была первой женой Абрамовича?!» «Я тебя умоляю! Эта Майя Михайловна вечно сказки рассказывает», – ответил Иван и поцеловал Юку. Войдя в квартиру, Иван заметался:

– Сейчас, подожди немножко! У меня тут бардак.

– Значит, простыни так и не поменял.

– Юка! – взвыл бедный Иван, но увидев ее хитрый взгляд, выдохнул.

Он жил в крошечной двухкомнатной квартирке, доставшейся от тетки. Мебели не было почти никакой – он и сам-то с трудом там помещался. Въехав, Иван сделал минимальный ремонт, первым делом объединив санузел и установив вместо ванны душевую кабину. В кухне у него стояли только стол, холодильник и две табуретки, а большую часть пространства одной из комнат занимал огромный топчан, кое-как прикрытый простынями и пледами. Кроме топчана комнату украшали самодельная вешалка, телевизор и старинный сундук – наследство тетки. Стены были увешаны постерами с изображениями персонажей из фильмов о Гарри Поттере, чаще других попадалась троица главных героев, экспрессивно размахивающих волшебными палочками: Гермиона, Рон и сам Гарри.

Да, суровый оперативник Иван Силантьев был фанатом Гарри Поттера. Однажды он сводил племянника с приятелями на фильм «Гарри Поттер и философский камень» – мальчишкам было почти одиннадцать, и они несколько месяцев потом мечтали получить письмо из Хогвартса. Иван не мечтал, но проникся не хуже племянника. Юку умиляло это увлечение Ивана. Ей казалось, что он – вылитый Рон Уизли, выросший и заматеревший, и невольно вела себя с ним в точности, как Гермиона. Он-то сам представлял себя Сириусом Блейком, конечно.

В маленькой комнате, гордо именовавшейся кабинетом, находились стол с компьютером и пара книжных полок с причудливым набором литературы, среди которой почетное место занимали книги Джоан Роулинг. На одной стене висела огромная карта Москвы, на другой – большая магнитная доска с множеством разнокалиберных магнитиков, разноцветных бумажек и начертанных маркерами стрелок и кружков: ведя очередное дело, он и дома им занимался.

Иван сгреб с топчана все, что там лежало, и бросил кучей в угол. Достал из сундука чистые простыни, кое-как застелил и обернулся к Юке:

– Ну вот…

Он явно робел. Глядя ему в глаза, Юка расстегнула и стянула вместе с трусиками узкие черные джинсы, оставшись в короткой голубой футболке с изображением черного кота и надписью «Schrodinger’s cat is dead»[1] – Иван так и не понял ничего про этого кота, сколько Юка ему ни объясняла. Но сейчас он смотрел вовсе не на кота.

– У тебя новая татуировка? – спросил он подозрительно хриплым голосом.

Ниже пупка изящной тонкой линией была полукругом выведена надпись: «Мечтать не вредно!»

– Нравится? – кокетливо спросила Юка. – А еще новая стрижка.

– Я заметил.

Иван сглотнул и стал судорожно стягивать джинсы и рубашку, потом замер и жалобно сказал:

– Слушай, я весь мокрый… Надо бы в душ, да?

– Не надо.

Юка подошла, ловко освободила его от джинсов, потом подняла брошенную рубашку и обтерла его потный торс:

– Вот так достаточно.

Отступила на шаг, оглядела Ивана, прыгнула на него и обхватила руками и ногами. То, что происходило с ними дальше, можно охарактеризовать всего двумя словами: атомный взрыв. Остальное меркнет. Они приходили в себя, лежа на топчане, как на островке, посреди моря разбросанной одежды и нечаянно сорванных со стен постеров – с одного со зловещей ухмылкой таращился Волдеморт.

Наконец Иван глубоко вздохнул и открыл глаза. Юка притулилась у него под боком и сонно сопела. Иван осторожно подвинулся и приподнялся, чтобы видеть всю ее аккуратную фигурку, но на голову с разноцветными прядями волос старался не смотреть. Нежно улыбаясь, разглядывал смуглые плечики, ровную спину с цепочкой позвонков, аккуратную попку, ноги с маленькими узкими ступнями… Любимая, родная! Его вдруг затрясло – снова вспомнил нелепо вывернутое тело и букашку в волосах. Иван заплакал. Он зажимал рот рукой, но сдержаться никак не мог. Все его тело дрожало от рыданий, и Юка очнулась от дремоты:

– Чего ты так трясешься? – недовольно спросила она и подняла голову. – Господи, Ванька, ты что? Плачешь?!

Иван мотал головой, отпихивался, но Юка пересилила и обняла его.

– Ну что ты, Ванечка, что ты! Я здесь, с тобой! Милый мой… Ты так сильно напугался?

Он мог только кивнуть. Слегка успокоившись, Иван тихо сказал: