Книга Аврия. Первый курс - Вадим Гнаденберг

– Он выжил, – наконец-то смогла проговорить женщина. И ее как прорвало, она начала рыдать, обмякнув в руках мужа, но продолжила говорить сквозь слезы: – Наш мальчик выжил, кризис миновал.

Мужчина, тот, что с седыми волосами, просто с невероятной для его возраста силой и скоростью рванул через зал. И через пару мгновений уже оказался на втором этаже. Еще пару мгновений и его могучая фигура застыла в дверном проеме комнаты, а в распахнутую настежь дверь наконец-то проник свежий воздух.

От притока свежего воздуха мальчик, что до этого почти без движения лежал на кровати, глубоко вздохнул, втягивая в легкие свежий воздух. А на лице этого, несомненно, могучего воина проступила улыбка, а по шершавой как наждак коже прокатилась одинокая слеза.

Момент, когда мальчик делал глубокий вдох, застал не только он один, но и отец мальчика. Увидев эту картину, он просто рухнул на колени. Да так и пополз к кровати, его переполняли чувства. А как только он достиг кровати, просто рухнул на нее, при этом очень осторожно обнимая ноги сына.

– Прости меня, сынок, – еле слышно прошелестело по комнате, а мужчина, уткнувшись в одеяло лицом, беззвучно плакал.

Смерть, что должна была посетить этот дом, временно обошла его стороной. И родители мальчика, что безмятежно спал, не обращая внимания на царившие вокруг него эмоции, возносили хвалу богам. Единственно, что было не так во всей этой истории, так это взгляд, что запомнила его мать: он был далеко не детским. Но она просто не обратила на это внимания, как и на то, что один глаз ее сына стремительно начал менять цвет. И если раньше у мальчика были глаза цвета молодого пламени, то теперь его правый глаз был цвета молодой листвы. Но это было настолько незначительным на фоне того, что ее сын смог выкарабкаться, что она просто отмахнулась от этих изменений.

Еще полчаса родители мальчика молча радовались произошедшим изменениям, прежде чем покинули его комнату. Перед тем как оставить его одного, мать, закрывая дверь, внимательно посмотрела на лежащего на кровати сына. Ей почудилось, что возле кровати витало нечто белесое, но стоило ей моргнуть, как наваждение исчезло, но при этом ее душу накрыла такая тоска, что она непроизвольно всплакнула. Ей показалось, что в данный момент ее покинул кто-то очень важный для нее, но сильная и надежная рука мужа, что легла ее на плечи, тут же отогнала грусть и печаль, и они, обнявшись, отправились вниз.

Глава 1

О дивный новый мир

Пробуждение мое было мучительным. Настолько паршиво я не ощущал себя даже в больнице, куда попал после артобстрела. Меня тогда знатно поломало, по сути, в моем теле не осталось ни одной целой кости, но даже тогда я чувствовал себя лучше, чем сейчас. Что же со мной такого приключилось, что мне так хреново?

Хотя чего там гадать, последнее, что я помню, это скрип тормозов и сильный удар. Вот мое старое тело и бунтует по поводу такого к себе обращения. Только вот мне не дает покоя обеспокоенное лицо женщины, что я увидел, когда пришел в себя. Ну не похожа она была на медсестру, да и выглядела она несколько крупнее, чем я привык, да еще этот странный ее наряд.

А дальше у меня включились мозги. Как-никак я почти семьдесят лет проработал в конторе, и хоть к разведке я имею опосредованное отношение, но думать, а также проводить анализ я от этого хуже не стал. Сразу по своему состоянию от удара машины я чувствовал бы себя несколько по-иному, есть опыт, да и должен был быть закован в гипс. Тут же мое тело ничего не сковывало, да и ощущалось не так, как я к этому привык. Тут так сразу и не объяснить, но свое собственное старое тело я знаю хорошо. Еще бы, прожил в нем почти сто десять лет, успел изучить от А до Я.

Далее: место, а точнее кровать, на которой я лежал, не походила на больничную койку, от слова совсем. В свое время я довольно часто там бывал, и хоть последний раз был почти шестьдесят лет назад, но не думаю, что за это время что-то особо изменилось в этом вопросе. Так что я успел прочувствовать весь предоставляемый больничными койками «комфорт». Тут было нечто другое. Кровать была одновременно и жестче, и мягче. Такое ощущение, что я лежал на деревянной лавке, или топчане, поверх которого водрузили мягчайшую перину из гусиного пуха.

Воздух. Очень важный аргумент в пользу того, что я нахожусь не в больнице. Воздух в больнице стерилен, пахнет хлоркой и медикаментами. Здесь же воздух был очень спертый, да еще этот гнусный запах горелого жира, от чего дышать тут было очень сложно. Определенно я не в больнице, но где именно, я понять никак не мог. Что точно, так это не у себя дома.

Чтобы сделать окончательный вывод, достаточно было осмотреться, но с этим были пока большие трудности. Тело… не знаю, как бы это сказать, в общем, тело, которое я ощущаю, было настолько истощено, что у него не было сил даже открыть веки. Шевелить глазами под веками и то было тяжело, так что осмотр откладывается.

Из возможностей, которые у меня остались, был только слух, так как телом я почти ничего не ощущал. Вот я и обратился в слух. Опытному оперативнику, которым я и являлся, хотя последние тридцать лет и провел на пенсии, звуки могли сказать о многом. К примеру, доносившиеся до меня скрипы, издаваемые деревом, говорили о том, что как минимум пол в помещении деревянный, что в последнее время большая редкость.

Так я и лежал; сколько именно, сказать было трудно, но не меньше часа точно, прежде чем я услышал шаги. Судя по дробному стуку, шла женщина, возможно даже та самая, которую я уже видел недавно. Скрипнула дверь, и в комнату кто-то вошел.

Шаги стали тише и медленнее, но от того меньше их слышать я не стал. Вместе с открытой дверью в комнату сквозняком проник чистый воздух, от чего я непроизвольно сделал глубокий вдох. Это далось мне с трудом и болью, мое лицо скривилось, но буквально мгновение спустя боль отпустила. С притоком свежего воздуха у меня даже хватило сил, чтобы разлепить губы и даже попытаться попросить пить.

– Пи… – вот и все, что я смог из себя выдавить, и то еле-еле слышно.

Человек, который вошел в комнату, к этому времени успел подойти к кровати и склониться над ней, так что он мог услышать мой комариный писк. Но то, что произошло дальше, выбило меня из колеи почище машины, что меня сбила.

– Конечно, сынок, – тихо, но радостно и торопливо зажурчал надо мной голос женщины.

Это было настолько неожиданно, но при этом мое тело среагировало одновременно радостью, счастьем и тоской. Радость и счастье были вызваны чем-то мне незнакомым, а вот тоска была уже определенно моей, ведь моя мать умерла уже очень давно. Но это не помешало мне присосаться к кружке, что приставили к моим губам, и по глотке потекла прохладная и очень вкусная вода.

Но не успел я даже как следует напиться, как от переполняющих чувств меня накрыло с головой. И я вспомнил…

Вспомнил, как от удара машины мое тело со свернутой шеей отлетело метров на десять, с такими ранами не живут, это точно. Но не это было главным, а важными были воспоминания некоего а’Кана де Шена.