Книга Приеду к обеду. Мои истории с моей географией - Екатерина Рождественская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, как пишут в книгах, прошло время. Голубоволосые старушки из того далекого времени немного подвыветрились. Я тех, европейских, почти перестала встречать. Хотя, возможно, стала немодной та небесная синька для волос. Вместо привычных заездили на огромных автобусах по Москве седые китайские старушки, на которых мне совсем не хотелось быть похожей, не вязались они с тем сказочным дымчатым образом из моего далекого детства.
А детство мое проходило в Москве, где, собственно, родилась мама, а спустя 24 года и я. Москва ведь тоже интересный город, и почему бы нам по нему не попутешествовать? Не к Царь-пушке, конечно, отправиться, не в Лужники и не к памятнику Маяковскому – нет, это вы, пожалуйста, без меня, а очень прицельно, очень избирательно, туда, где сердце замирает и переворачивается. Именно у меня. Ведь у всех есть любимые дворики, дома и переулки, правда? Вот я вам и покажу свои любимые московские места. Может, не все они любимые, но чем-то обязательно запомнившиеся.
Начнем?
Без этого адреса не обойдемся, ведь это дом, в котором я родилась: Поварская, 52, тогда еще улица Воровского, мой первый адрес. Я уже писала об этом месте и сейчас немного повторюсь.
Вот что написано в одной умной книге по архитектуре про наш двор:
«Огромная классическая усадьба с обширным, сложной (приближенной к овалу) формы двором, со всех сторон окруженным низкими одноэтажными служебными постройками и двухэтажными жилыми флигелями, соединенными проездными арками. Главный дом – двухэтажный с мезонином, имеет торжественную пятичастную композицию. Его боковые ризалиты оформлены по сторонам спаренными дорическими колоннами, поддерживающими выступающий вперед карниз с аттиком. Эти боковые части соединены с центральной небольшими террасными переходами на уровне второго этажа, украшенными тонкой кованой решеткой ограждения. Центр выделен мезонином под фронтоном с крупной геральдической композицией (в центре тимпана фронтона гербы родов Боде и Колычевых), поддерживаемым шестиколонным коринфским портиком. Интересна простая, но милая в своей доморощенности архитектурная обработка флигелей».
Как сухо, по-деловому и не совсем понятно о моем родном дворе, о таком красивом, удивительном месте! Доморощенная… Ничего она не доморощенная, обработка эта! А самая что ни на есть та! И все во мне сразу восстает против такого описания, там все по-другому, правда!
Двор наш был сильно исторический, много разных сказок о нем рассказывали. А может, вовсе и не сказок, а правд. Прабабушка моя Поля с прадедом Яковом поселились там с самого посленэповского времени, в середине двадцатых, когда насовсем переехали из Саратова в Москву. Называлась улица Поварской, потом, в 1923, ее переименовали в Воровского. Случилась тогда послереволюционная эпидемия – улицы переименовывать, чтобы как можно быстрее стереть из памяти все, что связано с николашками, буржуями, попами и царской обслугой. Ну, видимо, и Поварская попала под раздачу, хотя на ней испокон веков жили не сами цари, а царские повара. К Поварской примыкали переулочки, по названиями которых можно было сразу понять род деятельности их обитателей: Скатерный, Ножовый, Хлебный, Чашников, в общем, сложился здесь такой милый кухонный район, пропахший горячим хлебом, жареным луком и сбежавшим молоком. Но нет, комиссия по смене названий улиц решила, что Поварская – намек на то, что простой люд, то есть повара, не себе ж готовили, а горбатились на всяких там богатеев, чистили картошку, ворочали огромные чаны с водой, крутили вертелы с дичью и прочая, и прочая. То есть работали как рабы на галерах. Значит, Поварскую с ее намеками на рабский труд вон! Вместо этого пусть улица будет названа фамилией нового героя, зверски убитого дипломата Вацлава Воровского, несгибаемого революционера ленинской когорты, который на Поварской никогда не жил. Ну, пусть.
Ну вот, так мои и въехали тогда в этот круглый красивый двор, который тоже стал круглым не сразу, а застраивался постепенно, почти весь девятнадцатый век, пока, наконец, к началу двадцатого не округлел совсем и не закрылся резной железной решеткой со спиральным рисунком, отвоевав нужную ему площадь. Вроде как заграбастал территорию и замкнул руки. По обе стороны от ворот изначально располагались службы, каретные сараи, конюшни и всякие другие мастерские. Все они были одноэтажными, с широкими въездами со двора. Можно даже сейчас увидеть эти старые входы, они, конечно, видоизменились, какие-то были заложены кирпичом до размера обычной двери, но все равно, представить, как оно все было, очень даже возможно. Зайдите во двор на Поварской, 52, подойдите к памятнику Толстому, который уже с 1953 года сидит, бедняга, в одной и той же позе посреди двора и посмотрите вокруг – низенькие окошечки, уходящие под дом, дверки, в которые не протиснешься, у самой земли, высокие «барские» вторые этажи, колонны, герб со львами, терраса с балясинами, взрослые дерева, заслоняющие небо – все вместе, все перемешано, эдакая микросхема мира. Попробуйте покрутиться вокруг своей оси, представляя, как все было сто лет назад.
Ну вот, а когда после октябрьского переворота богатые владельцы усадьбы повывелись и разъехались за пределы революционно-бурлящей России, надобность в лошадях и, тем более, в каретах, отпала, конюшни перестроили под конурки для людей с длинной коридорной системой по обеим крыльям, выходящим на Поварскую улицу и улицу Герцена (Большую Никитскую) с другой стороны. Комнатки хоть и были маленькими, как купе поезда, нарезанными наугад, но выходили прямо на трамвайные пути и нередко освещались солнцем, в отличие от подвалов внутри двора, где в изобилии по всей его окружности жили люди.
Двор вмещал намного больше жильцов, чем казалось на первый взгляд. С улицы, если стоять за воротами, совершенно не было видно запутанной системы арочных проходов и закутков, входов и дверей, тупиков и муравьиных троп, переходов и закоулочков, которые обрамляли наш большой круглый двор. Народу там жило дай боже, какое-то время даже обитал нарком просвещения Анатолий Луначарский с семьей. А так – люди разных мастей и сословий, национальностей и вероисповеданий, профессий и судеб, волею случая собранных в одном месте под защитой больших кованых ворот нашего двора на Поварской.
Под каждым окном обязательно что-то зеленело, но по желанию – у кого конский щавель и крапива, у кого георгины с гладиолусами, бывало и лук-чеснок, даже жасмин, сирень да шиповник, благоухающие половину лета на весь двор. Красиво было, свежо и тенисто. Птицы жили, вёснами пели, даже ласточки залетали и вили гнезда за колоннами хозяйского дома. Чирикали себе всякие, сидя на ветках хорошо выросших уже лип, которые были посажены еще в конце девятнадцатого века. Тогда вообще всю Поварскую-Воровскую засадили липами, и дворник зорко следил, чтобы к неокрепшим еще деревцам у забора усадьбы никто никакую скотину не привязывал, веток не рвал и даже угловую липу, выходящую на деревню Кудрино, нынешнее Садовое кольцо, и подверженную всяким случайностям, огородил штакетником.
