Книга Запах полыни - Галина Гордиенко

Сауле страдальчески поморщилась: и они получили свои сребреники. Предали единственную дочь.

Вернее, продали. Не сомневаясь ни секунды, что гораздо лучше знают, в чем ее счастье. Мол, стерпится — слюбится. В богатом доме любому хорошо, а девичья строптивость, как и невинность, явления временные.

И правда, разве Сауле знает жизнь? Что б она понимала, глупая девчонка! Ее дело слушаться…

У Сауле больше нет родителей.

Ни отца, ни матери.

Да и не приняли бы они ее, опозоренную. «Бесстыдно» сбежавшую от будущего мужа с ребенком под сердцем. Когда уже никто не сомневался: теперь-то девчонка не станет противиться — поздно и глупо.

А Сауле взяла да сбежала. Сбежала, когда за ней практически перестали следить, все готовились к свадьбе.

И паспорт мать привезла — куда ж без него? Сунула дочери в руки и, пряча глаза, виновато шепнула:

— Смирись, глупая! Мы с отцом счастья тебе хотим. Пойми, с Нурланом горя знать не будешь, всю жизнь как сыр в масле прокатаешься, деньги считать не придется, так редко кому везет…

Сауле молчала, не поднимая глаз. Ей нечего было сказать. С детства знала: слова ничего не значат. Важны только поступки.

Матери молчание не понравилось. Она ласково провела пальцем по ее щеке:

— Нурлан не жадный. Не представляешь, сколько за тебя заплатил, мы с отцом о такой сумме и не мечтали…

Сауле стиснула зубы: «Уже получили деньги. Ничего, вернут…»

Мать бросила короткий взгляд на застывшее лицо дочери и сурово добавила:

— Да и тяжелая ты, кто ж возьмет теперь с чужим-то отродьем, нагулянным к тому же. Ты, детка, молиться должна на Нурлана!

Сауле передернуло, но она промолчала и теперь, привычно опустив ресницы. Не могла смотреть на мать. Не хотела.

Она не сомневалась: мама никогда не любила ее по настоящему. Иначе бы не предала. Вернись Сауле домой, она в тот же день сдаст непутевую дочь Нурлану. Сауле видела: мать счастлива породниться с самой богатой семьей в городе.

Сауле сморгнула нечаянную слезинку: мама всегда поощряла ухаживания Нурлана Мазитова — что с того, что Сауле он не нравился? Что с того, что старше почти в два раза? Тридцать четыре года — не возраст. А что не красив, так с лица воду не пить, не калека ведь, и слава богу. К тому же делом занят, не лентяй какой, его строительная компания всему Казахстану известна.

Да и кто Сауле такая, чтоб о жизни самостоятельно судить? Сопля зеленая! Тощая нескладеха, только и есть что глаза чудные, нездешние. Пусть скажет спасибо, что такой завидный жених на них купился.

Сауле сотни раз это слышала!

Она еще в школу ходила, а Нурлан уже с мамой на кухне шептался и подарки будущим родственникам носил. Кухонный комбайн, стиральная машина-автомат, хрусталь, посудомоечная машина, чайный сервиз с золотом…

Ничуть Мазитова не задевало, что Сауле ему не радовалась. При встречах поедал глазами так, что у смущенной Сауле уши пылали.

Ужиная у них, Нурлан возмущенно говорил об эмансипации, о ненужности дальнейшего образования для женщины — мол, к чему? Бабье дело — детей рожать, мужское — семью кормить, остальное от лукавого. И десяти школьных лет Сауле с избытком хватит.

Сауле отмалчивалась, сбегая при первой возможности. Мать поддакивала, подкладывая гостю лучшие куски.

Отец в разговоры не встревал. На родную дочь посматривал с опаской и некоторым недоумением: хрупкая смуглянка с чересчур светлыми, вечно испуганными глазами ничуть не напоминала белокожую круглолицую жену.

И на него, высоченного, плечистого, светловолосого, сероглазого — не походила.

Порой Сауле думала: может, ее подменили в роддоме? Такое, болтали, иногда случалось. Вот родители и не любят черномазую девчонку, жалкого кукушонка в собственном доме. И правда — не в мать, не в отца, в кого тогда?

Чужая, вот и продали.

Хорошо, школу дали окончить. Сауле прямо с выпускного вечера украли. Она только-только с одноклассниками распрощалась и в свой двор свернула. Усталая, сонная — почти четыре утра, — но счастливая. Переполненная планами, весь мир, казалось, лежал у ног.

А у крыльца — машина Мазитова. И он сам. К капоту привалился, улыбается. На переднем сиденье огромный букет роз и коробка шоколадных конфет…

В тот далекий день Сауле знала, что сбежит — причем сегодня же! — раз паспорт на руках, спасибо маме — не забыла о нем. И радовалась, что Нурлан привез ее после похищения в свой чимкентский дом. Новый, кирпичный, трехэтажный, построенный специально к свадьбе.

Хоть в этом повезло Сауле: из Кентау так легко не выбралась бы. А тут — железная дорога. И поезда на Москву ежедневно ходят. Вечерние.

Сауле прекрасно понимала: в Казахстане никак нельзя оставаться, Нурлан быстро вычислит. Денег не пожалеет, людей нужных наймет, а то и в милицию даст знать.

Сауле горестно шмыгнула носом: не казашка и не русская, не поймешь кто. И глаза слишком приметные, будь они неладны, одно несчастье ей приносят…

Сауле мотнула головой, прогоняя навязчивые, тяжелые воспоминания. И с грустью подумала, что и маленький, смешной Китеныш — подарок оттуда. Вот только она не любит об этом вспоминать. К счастью, Кит принадлежит только ей, никому другому. Сыну незачем знать о Казахстане, Кит и родился здесь.

Сауле нервно посмотрела на часы: что же делать? Нельзя было сегодня опаздывать, никак нельзя. Светлана Михайловна, хозяйка магазина, неделю назад строго-настрого предупредила: еще одно опоздание, и Сауле окажется на улице.

В очередной раз!

Сауле же как никогда необходима работа. Нужно окончить институт, вечернее обучение стоит денег, и немалых.

А главное — Китеныш осенью пойдет в школу. Его экипировка обойдется минимум в две тысячи, Сауле прикидывала. Один ранец стоит около трехсот рублей, самый скромный.

Ранец, надо же…

Матерь Божья, как время летит! Ее сын — школьник!

Не верится.

Сауле взволнованно закружила по комнате: как так получилось? Татьяна позвонила сегодня в восемь тридцать, Сауле как раз пила чай. Позвонила, чтобы убедиться: подруга встала. И порадовалась бодрому голосу Сауле. А вот потом…

Ладно, она виновата.

Татьяна права: она безответственна.

Все, с сегодняшнего дня, нет, лучше с завтрашнего…

Неужели она потеряла работу?!

Сауле подошла к письменному столу и неохотно принялась убирать акварельные краски, это из-за них забыла о времени. Считала — его много, и… как-то очень незаметно пролетели несколько часов, лишь барабанная дробь дождевых капель по подоконнику сорвала с места.

Она взяла лист ватмана и непроизвольно схватилась рукой за горло, перехватило дыхание — какой контраст! Серенький, смазанный мир за окном, вяловатый и чужой — будто и не прожила Сауле здесь долгие шесть с половиной лет, — и ее рисунок: купол пронзительно-синего неба, подпираемый высоченными пирамидальными тополями.