Книга Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов - Майкл Кейн

Часть 1. Начало

Глава 1. Неважно, где все начинается

«…У вас под ногами целое состояние! А вы не видите этого!»

Уолтер Хьюстон — Хамфри Богарту в фильме «Сокровища Сьерра-Мадре» (1948)

Бывает, я оглядываюсь вокруг, потом вспоминаю, с чего я начинал, еще раз оглядываюсь и думаю: как это возможно? Да чтобы мне так повезло? Не может быть. Вы меня разыгрываете. Все случившееся со мной до сих пор кажется несбыточной мечтой. Урок первый: я — ходячее доказательство того, что любой человек независимо от происхождения может всего добиться. Ключевое слово «может» — может добиться, но не факт, что добьется. Как я уже сказал, я ничего вам не гарантирую.

Я родился очень давно, примерно миллион лет назад — в 1933 году. В год моего рождения в Англии свирепствовал худший экономический кризис за всю ее историю; впрочем, через шесть лет о кризисе и думать забыли, так как случилось кое-что похуже — Вторая мировая война.

Мать моя была уборщицей, и на момент моего рождения у нее уже был один сын — хотя об этом я узнал лишь после его смерти, так как мать скрывала факт его существования, любила и ухаживала за ним втайне от всех[3]. Отец работал грузчиком на рыбном рынке в Биллингсгейте. Это был умный человек, не получивший между тем никакого образования: он закончил всего несколько классов, что для представителя рабочей среды того времени являлось обычным делом. Жили мы в тесной двухкомнатной квартире в доме викторианской постройки, стоявшем в Кэмбервелле. В те времена Кэмбервелл считался одним из беднейших районов Лондона; впрочем, тогда весь Лондон был гораздо грязнее и прокопченее, чем сейчас. От улицы нас отделяло три лестничных пролета; от единственного туалета во дворе — пять. Я болел рахитом — болезнью нищих, ослабляющей кости, — и ковылял по ступенькам в ортопедических скобах.

Через три года после моего рождения на свет появился мой брат Стэнли, а еще три года спустя началась Вторая мировая. Лондон подвергся бомбардировкам люфтваффе, и нас с братом — мне было шесть, брату три — эвакуировали, разделили и передали в разные приемные семьи. Моя оказалась весьма неласковой: мне выдавали дневной паек из банки сардин и куска хлеба, а на выходные, когда семья уезжала, запирали в чулане под лестницей. Как только немцы прекратили бомбить железную дорогу, мать приехала и спасла меня, еле живого, но к тому моменту у меня успели развиться клаустрофобия, сохранившаяся до сих пор, и полное неприятие жестокости к детям.

В шестнадцать я закончил школу, провалив половину экзаменов, и какое-то время перебивался случайными заработками в конторах. В восемнадцать меня призвали в армию и сначала отправили в послевоенную Германию, оккупированную войсками союзников, а потом — воевать с коммунистами в Корею.

В те годы классовое расслоение в Великобритании ощущалось острее, чем в любой другой стране, и я ежедневно убеждался в том, что нахожусь на низшей ступени иерархии. Разумеется, где-то в мире люди жили еще хуже, но тогда я об этом не догадывался. Я знал лишь одно: я был беден и принадлежал к рабочему классу.

Незавидное положение для начала любой карьеры, а для карьеры в кино — особенно. Но мне, Морису Джозефу Миклуайту — а именно так меня звали тогда, — мое детство никогда не казалось плохим. Я не знал другой жизни, меня любили, мои мать и отец были прекрасными родителями, и даже в худших моментах находилось что-то хорошее.

К примеру, Вторая мировая — самое ужасающее и трагическое событие XX века — мне, шестилетнему, казалась величайшей удачей. Когда нас с братом и матерью эвакуировали во второй раз, из пропахшего гарью Лондона мы переехали в идиллический Норфолк, где я мог сколько угодно бегать на свободе, дышать свежим воздухом и воровать яблоки из соседских садов. Я сдружился с громадной тягловой лошадью по имени Лотти, и та стала мне как родная. Все химикаты пошли на взрывчатку и боеприпасы, и целых пять лет мы ели чистейшие овощи и фрукты, выращенные без удобрений. И хоть у нас не было ни сахара, ни сладостей, ни газировки, нам бесплатно выдавали апельсиновый сок, рыбий жир, солодовый экстракт и витамины. Для многих переход на военные пайки был связан с лишениями, но не для меня — в войну мой рацион существенно улучшился. Я избавился от рахита и стал расти не по дням, а по часам.

Из-за войны у меня появилась возможность сдать так называемый экзамен «одиннадцать плюс»[4] и поступить в хорошую грамматическую школу[5] — не каждому парнишке из рабочей семьи так везло. Отец ушел на войну, пережил Дюнкерк, Эль-Аламейн и освобождение Рима; у меня до сих пор сохранилась открытка, присланная им из Дюнкерка на мое шестилетие, и четки, полученные им в благодарность от Папы в сорок четвертом. Он вернулся уставшим, погрустневшим, но его возвращение служило ежедневным напоминанием о нашей удаче. Каждый день на протяжении шести военных лет мы жили в страхе получить телеграмму с печальной вестью — и какое счастье, что не получили. Когда мы вернулись в Лондон после войны, мне было двенадцать; по-прежнему тощий, как тростник, я вытянулся до шести футов и уже тогда был на голову выше отца. Нас переселили в новостройку в Элефант-энд-Касле. Там было электричество, горячая вода, настоящая ванна, холодильник, а главное — туалет не на улице. Мы в жизни такого не видывали. Нам это казалось роскошью.

С малых лет я усвоил урок: любая трагедия, даже катастрофа, может обернуться чем-то хорошим лично для вас. Я научился искать хорошее в кошмарных обстоятельствах. Вспоминая военные годы, я понимаю кое-что, о чем тогда не догадывался (а зря): если у меня получилось, надежда есть у всех. Даже если вы начинаете с самых низов, у вас есть шанс подняться и заявить о себе.

Что бы ни подбросила вам жизнь — учитесь извлекать максимум из обстоятельств

Детство не выбирают. Родителей не выбирают, как и среду и время, когда родиться. Но в любых обстоятельствах можно чему-то научиться. Сейчас я понимаю, какие превосходные уроки извлек из своего бедняцкого детства, в котором было и хорошее, и плохое. Отец учил меня стремиться к большему, чем предопределено социальным положением и средой. Мать научила меня всему, что нужно, чтобы вырваться из нищеты и добиться успеха. Вместе они стали моим буфером и обеспечили мне отличный старт; благодаря им я всегда твердо стоял на своих двоих.