Книга Утесы Бедлама - Наташа Полли

– Чарльз, не надо, – попытался возразить я.

– Мы уже не можем позволить себе хранить вещи из сентиментальности.

– И это при том, что восемнадцать комнат из двадцати завалены хламом десяти поколений…

– В любом случае глупо оставлять такое дерево рядом с домом. Боже, его корни проросли сквозь пол на кухне!

Я выдохнул, стараясь не злиться. Я вырос, бегая в корнях этого дерева. Мы с папой забирались на нижнюю ветку, и он читал мне истории. Но все это не имело значения для Чарльза, и ничто не могло его переубедить. Он ненавидел нашего отца. Ненавидел настолько, что, если бы я рассказал о своей любви к нему, он посчитал бы мои слова странной ложью.

– Тогда пусть садовники заделают дыру в крыше, раз у нас появится древесина, – предложил я.

– Меррик, я же сказал, нам не по карману ремонт крыши. Я не могу нанять работников…

– В чертовой крыше дыра, Чарльз. А у нас есть дерево и одиннадцать садовников.

– Не ругайся. Крышу нужно починить должным образом…

– Но ты только что сказал, что мы не можем починить ее должным образом.

– Просто забудь об этом, – ответил Чарльз.

Я рассмеялся.

– Я не хочу мокнуть под дождем, когда захожу в дом, только потому, что гордость не позволяет тебе починить крышу. Ты делаешь хуже лишь самому себе.

– Я не против дождя, – пожал плечами он.

– Зато другие против.

– Меррик, я же сказал…

– Я слышал, что ты сказал, но это чушь, так что мы поступим иначе.

Чарльз проигнорировал мои слова.

– Тебе пришло письмо.

Увидев печать Министерства по делам Индии, я замешкался лишь на секунду, прежде чем убрал письмо в карман жилета. Мне нравилось спорить с Чарльзом: отстаивая свое мнение, я чувствовал, что еще не был сломлен до конца. Но при виде печати шрам на ноге пронзило болью, и мне пришлось идти медленнее обычного.

2

Гулливер вела меня по извилистой тропинке. Гравий чередовался с брусчаткой и просто примятым мхом, тянувшимся вдоль газона. У большого дерева тропинка вспучивалась, обнажая неровные корни. Раньше тут все покрывали заросли тропических растений: на заболоченных участках росли лилии с широкими, как тарелки, листьями, можно было обнаружить великолепную поляну с орхидеями и поросли насекомоядных шипастых растений, головки которых быстро захлопывались, стоило лишь дотронуться до них. Чтобы выровнять извилистую тропинку, Чарльз избавился от всех растений. Так было удобнее возить повозки с яблоками.

Я остановился и попросил садовников отложить древесину для крыши. Мужчины переглянулись и кивнули. Они не стали уточнять, почему мы не наймем рабочих из Труро для нормального ремонта.

После возвращения из Китая я быстро понял, что не смогу целыми днями находиться в четырех стенах, поэтому начал исследовать окрестности и заново открыл для себя старую оранжерею. Она находилась в долине, где не проводилось никаких работ со дня смерти нашего дедушки. С моря сюда иногда задувал сильный морской ветер, поэтому деревья долины расщепились и обрели странную форму. У некоторых листья росли лишь на одной стороне, а старый мертвый тис согнулся и лег прямо на стеклянную крышу оранжереи. Как бы часто я ни открывал двери, с них всегда сыпался мох и пауки. Когда я нашел это место, тут все было в дремучих зарослях. Никому не было до него дела, поэтому я забрал его себе. Мне никогда больше не стать садовником – таким, каким я был, но, хоть потеря профессии и подкосила меня, интерес к растениям остался прежним. У меня в оранжерее теперь росло сорок два вида папоротников и спасенных тропических растений, прижимавшихся из-за тесноты к самым стенам.

Оранжерея соседствовала с крошечным кладбищем. Покосившиеся надгробия выглядели так, словно кто-то разбросал их тут. Они располагались беспорядочно: какие-то ближе друг к другу, какие-то – дальше, а одно пряталось в корнях скрученного ветром дерева, расщепившего гранитную плиту. Когда-то здесь находилась часовня, но теперь от нее остались лишь несколько каменных ступеней да половина оконной рамы.

Могила папы сразу бросалась в глаза. Рядом с ней стояла статуя, обращенная лицом к надгробию – по крайней мере, раньше. После грозы прошлой ночью одно из деревьев упало туда, где она раньше стояла, но кто-то предусмотрительно передвинул ее на пятнадцать футов в сторону.

Подойдя к оранжерее, я увидел, что забыл закрыть дверь. Снова. Это не на шутку беспокоило меня: я был уверен, что закрыл ее. Без особой надежды я проверил замок изнутри. Ключа не было. Все бы ничего, но на том же кольце были ключи от дома. В третий раз я забывал закрыть дверь в оранжерею, и в третий раз вороны воровали ключи. Когда это случилось впервые, лишь спустя несколько дней я понял, куда они делись, и то по счастливой случайности. Тогда я забыл шиллинг на скамейке, и птицы вернули ключи, обменяв их на монету.

Я снял с полки банку с гвоздями и монетами, уселся и начал натирать их скипидаром. Когда они заблестели, я разложил их на пороге и замер, заметив, что пол в оранжерее сырой, словно вниз натекла вода, хотя крыша была целой. Небольшие устройства, увлажнявшие воздух летом, были абсолютно сухими. В очередной раз у меня мелькнула мысль, что это не я забыл закрыть дверь, а кто-то другой заходил в оранжерею, прячась от дождя. Но все всегда отрицательно качали головой, когда я спрашивал их об этом.

Утаскивая ключи, вороны задели карту Перу, и теперь она висела косо. Я поправил ее. Раньше она входила в коллекцию нашего дедушки. Это была карта не всей страны, а лишь той части, где он жил, – уходящей в глубь континента Карабайи. Половина провинции располагалась за Андами. После гряды гор особо ничего не было, но дедушка нарисовал там дракона с дружелюбной мордой и сложенными крыльями. На первый взгляд рисунок ничего не значил, но я знал, что там текла река в форме дракона. Она не была отмечена на картах, потому что карт тех земель просто не существовало. Я знал о ней лишь из всплывавших в памяти слов песенки из детства – о драконе, реке и горе. Но мелодию вспомнить уже не мог.

Если бы ничего не произошло с моей ногой, сейчас бы я был в Перу: крал черенки хинных деревьев, также называемых цинхонами калисайя, чтобы основать их плантацию в Индии. Сейчас же леса цинхоны росли исключительно в Перу, а хинин, получаемый из коры этих деревьев, был единственным в мире лекарством от малярии, эпидемия которой продолжала усиливаться в Индии. Из-за этой эпидемии доходы от внешней торговли Министерства по делам Индии падали все сильнее.

Я вешал карту, когда думал, что могу восстановить здоровье, достаточное для экспедиции. Сейчас же, держа ее между пальцев, я осознал, что карта теперь – это лишь напоминание об утерянном шансе. У меня никогда больше не будет возможности отправиться в Перу. Я положил карту на пол, лицом вниз.

Достав письмо, я развернул его на подносе с рассадой анютиных глазок. Мне хотелось поскорее покончить с этим. Бумага была тисненой и плотной. На ней изящным почерком моего бывшего начальника было написано: