Книга Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера - Энтони Бивор

На следующий вечер 28-я пехотная дивизия, которой командовал генерал-майор Норман Кота, под проливным дождем выдвинулась из Версаля в Париж {9}. Не прошло и двух недель, как Кота по прозвищу Голландец, проявивший необычайную храбрость и лидерские качества на «Омахе-Бич», принял командование, когда его предшественника убил немецкий снайпер. Затянувшиеся на весь июнь и июль бои среди нормандских шпалер были жестокими и кровавыми, но в начале августа 3-я армия, которую возглавлял генерал Джордж Паттон, совершила прорыв, вселив оптимизм в войска, наступавшие на Сену и сам Париж.

В Булонском лесу устроили душевые, чтобы бойцы генерал-майора Кота могли отскрести себя от грязи перед парадом. Утром следующего дня, 29 августа, дивизия двинулась по авеню Фош к Триумфальной арке, а оттуда – вдоль Елисейских Полей. Пехота в касках, с винтовками на плече, блистая штыками, маршировала в полном боевом строю, и полноводная река цвета хаки, шеренга за шеренгой, по двадцать четыре человека в ряд, текла по широкому проспекту. На плече у каждого солдата была эмблема дивизии – красный «замковый камень». Немцы за форму прозвали его «кровавым ведром».

Французы были поражены – и неформальным видом американской униформы, и показавшимся им бесконечным потоком американских машин. Une armée de mécanos {10}, – записал в своем дневнике Жан-Галтье Буасьер. В то утро на Елисейских Полях толпы французов не могли поверить, что у обычной пехотной дивизии может быть столько машин: бесчисленные джипы, некоторые – с пулеметами «Браунинг М2», закрепленными позади; разведывательные машины; артиллерийские тягачи, тянувшие за собой 155-мм гаубицы «Длинный Том»; инженерные машины; грузовички и десятитонки снабженцев; танки «Шерман», противотанковые САУ… В свете этой демонстрации вермахт, покоритель Франции, казавшийся в 1940 году неуязвимым, выглядел чудовищно устаревшим со своей техникой на конной тяге.

Возвышение для парада установили на площади Согласия (Place de la Concorde); военные инженеры соорудили его из штурмовых катеров, перевернув их кверху дном и скрыв за длинным триколором[2], в то время как многочисленные звезды и полосы трепетали на ветру[3]. Впереди, во главе парада, оркестр из пятидесяти шести инструментов играл марш дивизии «Хаки Билл». Французы, свидетели действа, возможно, даже и не догадывались о том, о чем знал каждый солдат: 28-я дивизия шла к позициям немецких войск, на северную окраину города. «Это был один из самых выдающихся когда-либо отданных приказов о наступлении, – позже заметил Брэдли в разговоре с адъютантом. – Думаю, там мало кто понимал, что бойцы прямо с парада шли в бой» {11}.

На побережье Ла-Манша 1-я канадская армия пыталась захватить Гавр, важнейший порт, в то время как 2-я британская армия выдвинулась на северо-восток, в Па-де-Кале, к местам запуска немецкого «оружия возмездия»[4]. В ужасную грозу в ночь с 30 на 31 августа Гвардейская бронетанковая дивизия, со своими до крайности изможденными танкистами, захватила – с помощью французского Сопротивления – Амьен и мосты через Сомму. Командир 5-й танковой армии генерал танковых войск Генрих Эбербах на следующее утро был застигнут врасплох. Тогда наступавшим англичанам удалось вклиниться между остатками 5-й танковой армии и 15-й армии, которые удерживали Па-де-Кале. Канадцы, во главе с Королевским полком, Королевской легкой пехотой Гамильтона и Эссекским шотландским полком, направились к Дьеппу, где два года тому назад они потерпели жесточайшее поражение из-за внезапной убийственной атаки.

Ликовать сильнее союзники если и хотели, то просто не могли. Июльский заговор генералов, устроивших покушение на Гитлера[5], не мог не вселять надежду на то, что среди немцев, так же как в 1918 году, произойдет раскол, – хотя на самом деле провал покушения лишь усилил сплоченность нацистов. Разведуправление G-2 штаба Верховного командования союзников радостно заявило: «Августовские бои достигли своих целей, и враг на западе получил свое» {12}. Лондонское правительство военного времени, уверенное, что все закончится к Рождеству, постановило считать 31 декабря датой окончания враждебных действий и с ее учетом строить все дальнейшие планы. Один только Черчилль по-прежнему опасался решимости немцев продолжать сражаться.

В Вашингтоне считали так же, как в Лондоне, и сосредоточили основное внимание на Тихом океане, где все еще шли отчаянные схватки с японцами. А комитет США по военному производству начал отменять военные контракты, в том числе и подряды на изготовление артиллерийских снарядов.

Многие немцы тоже думали, что пришел конец. В Утрехте оберст-лейтенант Фриц Фуллриде писал в своем дневнике: «С Западным фронтом покончено. Враг уже в Бельгии и на немецкой границе. Румыния, Болгария, Словакия и Финляндия молят о мире. Все точно так, как в 1918-м» {13}. В Берлине на железнодорожном вокзале протестующие осмелились вывесить баннер: «Мы хотим мира любой ценой» {14}. На Восточном фронте Красная армия в ходе операции «Багратион» разгромила группу армий «Центр» и, продвинувшись на 500 километров, подошла к Варшаве и Висле. За три месяца вермахт потерял на Восточном фронте 589 425 солдат и 156 726 – на Западном {15}.

Рывок к Висле вдохновил польскую Армию крайову на смелое, но обреченное Варшавское восстание[6]. Сталин, руководствуясь геополитическими интересами, не предпринял усилий, чтобы помешать немцам жестоко расправиться с повстанцами.