Книга Лондонские убийства - Василий Гавриленко

Мисс Остин расположилась в комнате миссис Хадсон, Аделаида занимала мою комнату, а я переселился в комнату Холмса, в которой, кстати, за все эти годы практически ничего не изменилось. Я строго следил за тем, чтобы все вещи моего друга оставались на своих местах, так как был уверен, что рано или поздно квартира 221Б по Бейкер-стрит станет музеем Холмса.

А пока эта квартира – мой дом, дом моей дочери и мисс Остин. Аделаида и Джоан вернули жизнь на Бейкер-стрит, но все же даже их усилий оказалось недостаточно для того, чтобы полностью заставить меня смириться с миром, в котором нет Шерлока Холмса.

Увы, я пристрастился к морфию. Вы не представляете, как горько, как стыдно мне признаваться в этой пагубной слабости, за которую я столь нещадно критиковал моего друга. Как врач я прекрасно осознавал, к чему в конце концов приведет меня морфиновая зависимость, но по другому одолеть депрессию, обрушившуюся на меня после смерти самых близких мне людей, я не смог.

Я часто думаю, кем я был, и кем я стал после смерти Холмса. Порой мне кажется: тот Ватсон, что много лет назад впервые вошел в эту квартиру, – это не я, а кто-то другой, совершенно мне не знакомый. Откуда во мне эта злость, это разочарование в людях? Ответ мне известен, но радости этот факт не прибавляет. Все дело в том, что у меня отняли почти все, что я любил.

2

Мисс Остин пообещала Аделаиде воскресную прогулку у Букингемского дворца. После завтрака они ушли, а я, присев в кресло у камина, принялся закатывать рукав для очередной инъекции.

Когда в дверь позвонили, я вздрогнул. Посетители стали редкостью на Бейкер-стрит, тем более, в воскресенье. Спрятав в несессер шприц, жгут и коробочку с ампулами, я поднялся и направился к двери.

Человек, стоящий на пороге, был мне смутно знаком. Это был невысокий, седовласый мужчина в приличном пальто и шляпе-котелке.

– Здравствуйте, доктор, – сказал он, и я сразу же узнал посетителя.

– Инспектор Лестрейд, – тщетно пытаясь придать голосу хотя бы оттенок приветливости, протянул я. – Какими судьбами?

– Могу я войти, сэр? – Лестрейд, как мне показалось, воровато, оглянулся.

Я пожал плечами, отодвигаясь и пропуская гостя в дом. Особого желания видеть этого человека, и, тем более, беседовать с ним, у меня не было. Я прекрасно помнил, сколько неприятностей горе-инспектор причинил Холмсу.

– О, а здесь почти ничего не изменилось! – воскликнул Лестрейд, осматриваясь.

– Прошу.

Я указал гостю на небольшой стульчик, на котором обычно сидела Аделаида. Клянусь, если бы Лестрейд проигнорировал мой жест и сел в кресло Холмса, я бы немедленно прогнал его.

– Благодарю. – инспектор присел на стул.

– Так чем обязан, сэр? – сухо спросил я. – Признаться, я не ожидал вас увидеть.

Инспектор задумчиво мял шляпу в руках. Годы добавили ему определенной благообразности, он стал похож на университетского профессора или что-то в этом духе.

– Как быстро бежит время, доктор. Кажется, еще вчера я заходил сюда к вам, к мистеру Холмсу… Сколько же лет прошло?

Он вздохнул. Я молчал, не слишком приветливо глядя на неожиданного гостя.

– Да, время, время, – он снова вздохнул. – Но я пришел к вам по делу, доктор.

Я взмахнул рукой, приглашая его поскорее переходить к сути.

– Вы были другом Холмса, и, несомненно, многому у него научились…

– Едва ли, инспектор.

– О, не скромничайте, сэр! Помнится, мистер Холмс весьма лестно отзывался о ваших интеллектуальных способностях.

– Давайте не будем говорить обо мне и Холмсе, – перебил я. – Что привело вас на Бейкер-стрит, Лестрейд?

– Да-да, вы правы, не будем ходить вокруг да около. Мистер Ватсон, помните ли вы историю Джека Потрошителя?

– Как такое можно забыть? – я пожал плечами. – Неужели вы, наконец, выяснили, кто это был?

– Несомненно, – кивнул Лестрейд. – Скотленд-Ярд вполне достоверно установил, что никакого Джека Потрошителя не существовало в природе. Напрасно вы улыбаетесь, доктор. Джек Потрошитель – сие есть плод воображения, рожденный прессой и взращенный охочей до острых ощущений толпой. Несколько убийств, имеющих лишь отдаленные сходства, журналисты, алчные до сенсаций, приписали ими же придуманному зловещему убийце. Предположим, зарежет пьяный кэбмен свою подругу в подворотне – тут же писака строчит статейку о Джеке Потрошителе. Сами понимаете, больше шума, больше продаж.

– Интересная теория, – признал я.

– Это не теория, – инспектор взмахнул рукой, словно отгонял от лица муху. – Это факт. Но факт неудобный прессе, поэтому и дальше будут писать про Джека Потрошителя. И алчность журналистов породила серьезную проблему.

– Какую же? – заинтересовался я.

– Подражателя, – глухим и, как мне показалось, зловещим голосом, отозвался Лестрейд.

– Некто опять убивает проституток в Лондоне?

– Не совсем. Подражатель Джека, очевидно, птица более высокого полета. Его жертвы – молодые девушки из хороших семей в возрасте 16-18 лет.

Что-то сжалось у меня внутри, а в голове возник образ смеющейся Аделаиды.

– Жертвы? – глухо спросил я. – И сколько же их?

– Пока две. Одна мертва, другая бесследно исчезла, но я уверен, что скоро мы найдем ее тело.

– Но я не припоминаю, что читал об этом в прессе.

– Мы учли опыт напрасной погони за Джеком Потрошителем, который, несомненно, был не более чем фантомом. Пресса, конечно, знает об убийстве и исчезновении, но ничего не знает о письме.

– Письмо, инспектор?

Лестрейд вытащил из нагрудного кармана своего пальто сложенный вчетверо листок, протянул мне.

Я прочел следующее:

Пять нежнейших цветков распустились в саду.

Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…

И еще одна, имя чье – табу.

Пока ветер злой не сорвал лепестки

С моих милых цветов,

Я цветы сорву.

Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…

И еще одну, имя чье – табу.

– Какой-то символистский бред, – я пожал плечами, возвращая листок. – И ужасно плохо написано. Ни рифм, ни смысла. Какое отношение это имеет к …

Я осекся, выпучив глаза.

– Черт возьми, Лестрейд! Неужели убитую девушку звали Беатрис?

– Вы поразительно догадливы, мистер Ватсон, – едко отозвался Лестрейд. – Именно так, убитая девушка – Беатрис Пройслер, похищенная – Ирэн Вулф. Беатрис было 16 лет, Ирэн – 18.

– Иисус! – вырвалось у меня. – Каким же надо быть негодяем, чтобы убивать столь юных и беззащитных созданий?