Книга Рука - Юз Алешковский

Для разрядки, так сказать, напряга, пожалуйста, анекдотик.Вернее, не анекдотик, а быль. Но быль до того невероятную, что она, паскудина,сама себя осознает вдруг легендарной и берет кликуху Анекдот, чтобы такимхитромудрым способом продлить на какое-то время свою жизнь. Да и само время,гражданин Гуров, само наше анекдотическое времечко недаром окрестили не стольковожди, сколько их плюгавые шестерки из поэтов и композиторов, временем легендарным.

Короче говоря, приводят к Буденному перебежчика. Белого.Так, мол, и так, Семен Михайлович, постиг я в мгновение ока происходящее, дошладо меня безысходность белого движения. Чуять начинаю за три версты красотуваших кавалерийских идей, возьмите к себе воевать. Хорошо. Переодели,переобули, дали красавца-гнедого. Повоевал немного белый, но вдруг показалосьему, что снова постиг он в мгновенье ока происходящее и слинял к Деникину.Мужественно явился и говорит Самому: так, мол, и так, ошибся я. Буденный –полное говно, вокруг него мерзкий плебс, большей вони и совершенней лжи, чемсоветская власть, вообразить себе невозможно, и лучше уж, вашепревосходительство, смерть в наших безысходных рядах, чем торжество в смрадномкаре обманутых маньяками плебеев. Простите великодушно. Время у нас смутное,возможен, согласитесь, поиск душой верного пути. Деникин не стал дискутироватьна эту тему. Он отдал дважды перебежчика обратно Буденному. Белый сталвтолковывать этой тупой усатой мандавше, что он не подлец, а человек ищущий, инаконец, в последней попытке спасти шкуру, брякнул что-то насчет раздвоенияличности. Буденный вынимает саблю, пробует отточку клинка на коготище и врезаеткрасно-белому по темечку. До самой жопы его расколол, а дальше тот сам рассыпался.«Мы – большевики, – говорит Буденный, – проблему раздвоения личностирешаем по-своему: сабелькой!» Ну, вот, мы и успокоились малость, расслабились.Вы, очевидно, недоумеваете, почему я частенько пользуюсь феней – жаргономблатным – и матюкаюсь. С блатными я одно время работал. Осуществлялсекретнейшую акцию, идея которой принадлежала якобы самому Ленину. Я сноваотвлекаюсь, но вам придется потерпеть. Вы первый человек, повторяю, на беломсвете, который услышит многое из того, что я узнал за свою жестокую и проклятуюжизнь. Грех было бы подохнуть и не выговориться. А поскольку я не писатель, и вголове моей каша, пардон, информации, то и выкладывать я ее буду безалаберно. Спланом ни хуя не получится. План меня только раздергает, подчинит, а я этого ужасноне люблю.

Теки, теки, река воспоминаний, мы посидим на берегах твоих…Песня есть такая у урок. Терпите, гражданин Гуров. Матюкаюсь же я потому, чтомат, русский мат, спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которуюпопал наш могучий, свободный, великий и прочая и прочая язык. Загоняют его,беднягу, под нары кто попало: и пропагандисты из Цека, и вонючие газетчики, ипоганые литераторы, и графоманы, и цензоры, и технократы гордые. Загоняют его впередовые статьи, в постановления, в протоколы допросов, в мертвые доклады насобраниях, съездах, митингах и конференциях, где он постепенно превращается вдоходягу, потерявшего достоинство и здоровье, вышибают из него Дух! Ночувствую: не вышибут. Не вышибут!

Бывало, сижу я на партсобраниях, а партсобрание в НКВД или вКГБ это такой шабаш, гражданин Гуров, что с ума сойти можно от тоски изловонья. Сижу я, значит, слушаю очередную мертвую чушь, а сам думаю, аплодируяЯгодам, Бериям, Ежовым и прочей шобле: «Сосали бы вы тухлый хуй у дохлогоТроцкого, ебали бы вы свое говно вприсядку и шли бы вы со своей здравицей вчесть вождя и учителя обратно в мамину пизду по самые уши… Ура-а-а!» Вотпоэтому я матюкаюсь, и чувство языка таким наилучшим образом сам для себяспасаю. Но я для русского языка – полный мертвец. Жизни он от других, отсвободных людей набирается, и нам их не переловить, хоть пройди мы с железнымбреднем от Черного моря до Тихого океана…

На чем мы остановились? Да… Вызывает меня один гусь наСтарую площадь и говорит: «Товарищ Ленин, как известно, был гениальнымдиалектиком. И в панской Польше, в эмиграции, сказал жене Надежде:„Верь, – сказал, – Наденька – если мы придем к власти, то преступныймир всенепременно сам себя уничтожит! Всенепременно!!!“ „Ясна задача?“ –спрашивает меня тот гусь. „Ясна“, отвечаю. „Выполняйте!“. Вот тут и пришлосьмне работенку провести большую и ответственную, пришлось поволочь несколькомесяцев и в камерах, и в бараках, и на пересылках. Немало повидал я царейблатного мира, таких „родичей“, „паханов“, что искренне я думал: моеначальство, пожалуй, повшивей и поничтожней урки, чем эти. Но в том, чтоприрода у урок, у моего начальства, да и у меня самого одинакова, я уже никогдане сомневался. В общем, повидал я их, злодеев, познакомился, потом стал дергатьк себе на Лубянку План мой был не нов, прост и надежен: расколоть монолитноеединство блатных, довести их режимом и голодухой до того, что насрать будетнекоторым на свой „моральный кодекс“ и законы чести. Вы спрашиваете: на чемосновывалось социальное урочье существование в лагерях и тюрьмах? Напаразитизме и силе. закон жизни: не работать. Играть. В карты, гражданин Гуров,играть и толковать, то есть партсобрания устраивать. Не работать, да еще ииграть, такой образ жизни, согласитесь, поддержан должен быть деньгой или жетоваром: шмуткой, махоркой, бациллой, водярой, одеколоном и так далее. Вот ивзяли урки в лагерях власть в свои руки. Взяли и сели на шеи мужиков и прочихфрайеров. Экспроприируют часть передач, заработков, захваченное из домубарахлишко и так далее. Живут припеваючи, ибо лагерному начальству удобно, чтобольшую часть зэков держит в узде меньшая. Есть порядок, дисциплина и выработкаплана. Ну, а урки играют себе и толкуют.

Давайте проведем аналогию между ними, урками, и нашимипридурками: секретарями парткомов, райкомов, обкомов и цена. Урки играют вкарты, а придурки во всякие «зарницы», в соцсоревнования, в трудовые вахты вчесть какой-нибудь очередной херни, всего не перечислишь. За шестьдесят летэтих игр наплодилось несметное множество. Работает же мужик. И получает за свойтруд, если прикинуть по-марксистски же, от хуя уши. Заработок его «половинят».Тут и нужды обороны, ибо если ее не укреплять, то нагрянет враг, освободитмужика, а придуркам придется переквалифицироваться из надсмотрщиков в трактористов,слесарей, инженеров и хлеборобов. Тут и поддержание привилегий для придуркое.Вам это известно не хуже, чем мне. Более того: известно это и мужику, и ропщетон временами, и болтает анекдоты, и открыто не раз выступал, но мы емупоясняем: раз отдал ты власть в наши руки, то сиди и не пукай. Обратно мы еетебе, миленький, не отдадим.

Вы не возражайте, гражданин Гуров. Страна наша – трудовойлагерь. И охрана этого лагеря крепка и мощна. Выбора у нас пока вроде бы нет.Или нам крепчать, или всем нам, придуркам, кранты. Отвечу на ваш вопрос:«Толковать» означает у урок разбирать чье-нибудь персональное дело,приговаривать, награждать, вспоминать. Все, заметьте, происходит как упартийных товарищей. По железному закону порождения подобия.

В общем, режутся урки в стосс, в буру, в рамс, в очко, потомтолкуют, мужиков обирают, малолеток в шоколадный цех пристраивают, так у урокпедерастия называется, а срок у них идет, и они в ус себе не дуют. Полныйкоммунизм у блядей.