Книга Любовь заказывали? - Иосиф Гольман

Все. Сейчас – взлет.

Сколько Глеб ни летает, а взлет все равно волнует. Ну не перестает его удивлять, как это все-таки получается, что столько тонн алюминия, керосина и человеческой плоти вдруг опираются на эфемерный закон Бернулли и взмывают-таки в небеса, наперекор гораздо менее виртуальному закону всемирного тяготения.

– А вы в нефтянке работаете? – улыбнулась девушка, честно пытаясь загладить хамство старшей подруги.

– Да, – улыбнулся в ответ Железнов. – А как вы догадались?

– Часто в наши края летаете, – засмеялась стюардесса. – А там, кроме нефти и клюквы, мало что водится. Вы ведь не за клюквой?

– Нет, – согласился Глеб. – Хотя по болотам поползать пришлось.

– Что будет с нашими краями, когда нефть кончится? – неожиданно серьезно спросила девчонка.

Глеб, озадаченный поворотом беседы, не успел ответить, как лайнер, скрипнув какими-то своими железками, в прямом смысле сорвался с тормозов и, непрерывно ускоряясь, помчался по бетонным плитам взлетки.

Глеб инстинктивно ухватился за подлокотники кресел. Девушка понимающе улыбнулась.

– Я сначала считала посадки, – сказала она. – Взлеты-то вообще не в счет. Все проблемы обычно на посадке. А сейчас перестала. Слишком цифры большие получались.

– Да, я тоже налетался изрядно, – превозмогая себя, поддержал беседу Железнов. – Но привыкнуть так и не смог.

– Ничего, – ободрила стюардесса. – Сейчас взлетим, поднимемся, и пойду вас обустраивать в первом салоне.

– Спасибо, – вымолвил Глеб, прижатый к спинке кресла ускорением трех могучих реактивных жерл.

Они сидели на служебных сиденьях в самом хвосте, иллюминаторов здесь не было, но Глеб и так знал, что в какой момент происходит.

Вот сейчас скорость такова, что была бы по краю взлетной полосы трава, уже слилась бы в сплошной зелено-серый фон.

Вот лайнер начал едва заметно подскакивать на неровностях, как разбегающийся аист.

А вот – по траверзу наверняка показалось здание аэропорта – он уже всерьез задрал нос вверх, оторвал от плит сначала пару передних, а потом и многочисленные колеса подкрыльевого шасси.

– Вот и все, – сказала девчонка и поправила свою темно-каштановую челку. – Уже, можно сказать, летим.

Движки выли вовсю, нос круто задрался вверх, лайнер стремительно набирал высоту. По ощущениям Глеба, даже чересчур стремительно.

– Ваш командир, случайно, не бывший истребитель? – спросил он.

– Анатолий Максимыч Зайцев – очень опытный пилот, – обиделась за шефа девочка. – Первого класса, между прочим.

– Может, конечно, и первого, – хмыкнул Железнов, – но уж слишком круто берет. По мне, так лучший пилот в гражданке тот, чью работу пассажир не замечает.

– Да, что-то крутовато, – согласилась девчонка. – Обычно – помягче. Наверное, земля попросила срочно эшелон занять.

Двигатели взвыли еще сильнее и…

Железнов явственно почувствовал хлопки – сидели-то практически на моторах… У него от испуга чуть сердце не остановилось. Человек с его образованием мог представить себе механизм срыва потока на входе реактивного двигателя из-за запредельного, нерасчетного угла натекания.

«Да нет, не может быть!» – успокоил себя Глеб. Пилот не самоубийца, да и положение закрылков, если ему не изменяет память – тоже ведь проходил когда-то, даже зачет по пожарной авиации сдавал, – обязательно контролируется автоматикой.

– Вы тоже слышали? – спросила разом побледневшая стюардесса.

Она сказала это негромко, но Глеб услышал все. Потому что в салоне разом наступила тишина, нарушаемая лишь неким посвистыванием.

– Что же это? – всхлипнула-вскрикнула девчонка.

– Помпаж, – сказал Железнов, чувствуя, как душа уходит куда-то внутрь живота. Если б не испуганная девица рядом, то сам взвыл бы от страха. – Сейчас попытается запустить снова.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь, – вдруг, как будто натянув на себя служебную форму, заученно сказала девушка. – Все будет хорошо. – А сама судорожно вцепилась в подлокотники.

Лайнер опустил нос, по-прежнему идя ровно, без крена. Из первого салона донеслись испуганные крики пассажиров. Трудно не испугаться, когда в полете замолкают двигатели.

А вот Железнов внезапно успокоился. Значит, судьба.

К тому же он вспомнил, где раньше видел встреченные меньше часа назад желтые, лесные, опасные глаза. Как же он сразу не догадался? Видно, оттого, что в свое время очень старался забыть…

– Как тебя зовут? – крикнул он стюардессе, теперь впавшей в оцепенение.

– Тоня, – очнувшись, ответила та. По щекам, оставляя грязные серые полоски, потекли слезы пополам с тушью.

– Тонечка, подтяни ремень, подожми колени, пригнись и держись за подлокотники. Высота небольшая. Если он плюхнется на ровный киль, у нас есть шансы.

– Можно я за вас буду держаться? – прошептала она. Ни криков, ни истерик.

– Можно, – потрясенный девчонкиным мужеством, согласился Глеб. Она больно ухватила его выше локтя и закрыла глаза. Железнов – тоже.

Теперь самолет терял высоту стремительно, но на рули, похоже, еще отзывался.

«Запускай же движки!» – мысленно умолял Железнов то ли пилота первого класса Анатолия Максимовича Зайцева, то ли того, к кому в подобные минуты обращаются даже самые убежденные атеисты.

И моторы взвыли.

А следом раздался грохот.

3

Очнулся Глеб в снегу.

Открыл глаза. Вокруг был такой же серый февральский день.

Он лежал среди молоденьких, явно высаженных человеком елочек, одну из них подмяв своим телом.

– Я живой, – вслух сказал Железнов, не ощутив при этом никаких эмоций. Просто отметил факт. Он пошевелил правой рукой, поднял ее.

Рука была цела. Пошевелил ногами. Ощупал тело.

«Я цел, – вновь закрыв глаза, понял Глеб. – Я выжил».

Он бы еще так полежал. Тихо и бездумно. Как вдруг начало подпекать справа.

«Рана?» – подумал он, но, учуяв сильный запах гари, вскочил на ноги. И тут же застонал от боли.

Пару ребер ему снесло точно, боль была знакома по институтским занятиям боксом. А еще много ушибов и царапин.

Однако теперь его больше занимало другое.

Справа, на расстоянии буквально семи-восьми метров, разгоралась какая-то большая самолетная деталь, похоже – искореженный фрагмент салона. Воняло сгоревшим керосином, резиной и почему-то – жареным мясом.

Железнов вдруг с ужасом понял – почему.

Хромая, он отковылял от горящего обломка на некоторое, как ему показалось – безопасное, расстояние. И огляделся.