Книга Играй в меня - Ирина Шайлина

И вышла из машины, дверью хлопнув. В метель. Ненавижу снег, зиму ненавижу. Все от меня уходят зимой. Сначала Димка, потом мама, но она уже насовсем. Туда, откуда не возвращаются. Лялька ушла, оставив после себя одну лишь пустую оболочку. Смотрела на меня глазами своими голубыми. В них невинность напополам с безумием.

— Ляль, — сказала я ей, — я тебя простила, слышишь? И за Димку тоже…

Лялька улыбалась, качая коротко, почти налысо стриженой головой.

— Конфет принесла? Желтеньких?

Ляля любила мармелад. Врач не разрешал, а я все равно носила. Ребёнку, который поселился в Лялькиной голове, я отказать не могла. Или вина грызла? Я во всем виновата. Одна я. Быть может, Лялька давно бы замуж вышла. И ребёнок ее, которого я так и не смогла спасти, все же родился бы. Была бы счастлива.

Но изменить ничего не могла. Давала Ляльке конфет. Она радовалась. Может, ей даже повезло — лишиться разума в нашем мире не везение ли? Я бы поменялась с Лялькой местами. Вычеркнула бы все из памяти Димку, Сеньку, Ляльку, даже маму. Оставила бы одну пустоту блаженную. А может, ещё Димкин шепот:

«Дурочка. Ты же красивая…Самая красивая на этой долбанной планете»…

И не будет в моей жизни врачей, которые трясут передо мной бумагами и требуют невозможное — жить долго и счастливо. Вот глупости. Разве так бывает? Не будет разочарований. Боли, вездесущей, возвращающейся каждый день — тоже. Не приходит же она без причины, эта боль? Конфеты будут. Красные, зелёные, жёлтые. Липкие засахаренные мармеладки, сладкие до приторности. Они же будут приносить конфеты, мои мужчины?

Тот, что бросил, растоптав. Тот, что спас, умудрившись превратить мою жизнь в ад.

Оба.

Я закрываю глаза. Потом снова открываю. Великая часть жизни прожита. Смотрю в зеркало, услужливо повешенное напротив. Огромное, до пола. Оно показывает, что я ещё молода. Красива. Врёт. Все врут. И моих мужчин зеркало тоже показывает. Их кулаки сжаты. Неужели подерутся, как тогда, миллион лет назад? Право слово, это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Они думают, что любят меня, мои мужчины. А на деле просто убивают.

Я смотрю на себя. Кожа белая. Такая белая, что понимаешь — это противоестественно. На губах синяя кайма. Возможно, они бы заметили это, мои мужчины. Если бы не были так заняты ненавистью друг к другу. Да и откуда им знать, что вместо сердца у меня бомба замедленного действия? Та же самая, что унесла мою маму в сорок лет. Наследственная.

В груди расползается жар. Странный донельзя — жжёт, а холодный. Он растекается, захватывает моё тело полностью. Я лениво думаю — надо звонить в скорую. Несколько цифр. Мне говорили, что это может случиться. Но я… не хочу.

Ковёр мягкий. Я падаю бесшумно. Они даже не сразу замечают. Я успеваю полюбоваться на своё тонкое распростертое на полу тело. Повернуть голову к зеркалу — неимоверное усилие. Но мне хочется смотреть, как я умираю. Это даже интересно.

Ноги раскинуты. Некрасиво. Увидит кто, скажет — как жила шлюхой, так и умерла ею. Мне хочется сомкнуть ноги, но сил уже не хватает. Успокаиваю себя тем, что когда я буду мёртвой, мне будет все равно. Перевожу взгляд на свой живот. Плоский. Ему так и не суждено раздуться, вынашивая дитя. Я чувствую сожаление — я всегда хотела ребёнка. Закрываю глаза.

Умирать — это словно спать. Только навсегда…

— Катька! — доносится до меня голос.

Чей? Я уже не могу различить. Они смогут без меня. Взрослые мужики, которым уже по тридцать два. Димка вернётся к своей жене. Она хорошая. Я такой была, пока не испачкалась. Сенька… он просто научится жить без меня.

А может, даже помирятся. Вспомнят, как здорово быть друзьями. На могилку мою вместе будут ходить. Представляю, и хочется смеяться. Но смеяться тоже не выходит — боль убаюкивает меня, нашептывая, что все будет хорошо. Я ей верю.

— Скорую! — это Сенькин голос.

— Какая, нахрен, скорая? Сами повезём. Дверь открывай!

Меня подхватывают на руки, отрывают от пола. Пахнет Димкиной туалетной водой. Мне нравится её запах.

— В пальто мое заверни, — просит Сенька. — Холодно на улице.

Бегут, моя голова подпрыгивает. Пальто сползает с плеча, и правда — холодно. Делаю усилие и открываю глаза. Снежинки падают. Красиво. Зачем я боялась? Умереть зимой, это, пожалуй, идеально.

Темнота — это целая вечность. Никакого тоннеля и света в нем. Только шершавое — в костюме — Димкино плечо. Это тоже идеально. Я не знаю, что будет дальше. Зато я больше не боюсь. Кажется, впереди бесконечность, пахнущая его духами, снежинками, медленно тающими на моём лице. Я успею рассказать, как так получилось. По порядку. А может, и сама пойму, как все исправить. Ведь никогда не поздно, правда?

Глава 1

Катя.

Ноготь сломался. Ерунда, правда? Но к нему, к этому ногтю, взгляд возвращался снова и снова. Девять идеальных ноготков и один ущербный. Ну как я. Только меня не исправить, а вот у ногтя надежда есть.

На часах половина четвёртого. Если честно — мне работать минимум до пяти. А может, и до шести — тут как повезёт. Люди ещё не отошли после новогодних праздников, и работы толком не было, но Андрей Семенович работал сам, и для нас работу придумывал. Можно подумать, он и вправду слуга народа.

Андрей Семенович — мой босс. И он самый настоящий губернатор. А меня посадили сначала для красоты, а потом одумались и нашли работу. Я теперь нужна всем. Вспомнили, что я двумя языками владею в совершенстве, и знаю, с какой стороны к компьютеру подойти.

Повезло. Я снова вздохнула. Потом поднялась и прошла в кабинет начальника, благо дверь была приоткрыта, а особой свирепостью мой босс не отличался, разве что когда ему испортят настроение.

— Андрей Семенович! — позвала я, заглянув в кабинет. Босс сидел и разглядывал фотографию на столе. На ней его жена с дочкой. Иногда мне казалось, что он по настоящему любит свою жену. — Зуб болит невыносимо, Андрей Семенович.

— Да хватит выдумывать, — отмахнулся он. — Иди уж… горе луковое. Но завтра чтоб в восемь тридцать была на месте.

Я отправила боссу воздушный поцелуй и убежала, пока не передумал, пока какой-нибудь идиот не испортил ему настроение. Ленка — мой мастер, приняла меня без записи, и вскоре ноготь снова был идеален, словно и не сломался. Людей бы так чинили…

Домой не хотелось. Туда мне ехать вроде и незачем. Если только Рудольфа покормить. Колесить бессмысленно по зимнему городу тоже так себе затея. Поэтому я поехала к Ляльке. У неё в наступившем году я уже была, но лучше в психушку, чем домой.

По факту это даже не психушка. Скорее, санаторий строгого содержания. И стоит он очень дорого. Мне пришлось идти на поклон к Андрею Семёновичу и очень много платить, чтобы выбить здесь место. Но жить со мной Лялька не могла, а я, в свою очередь, не могла оставить её в психической больнице.