Книга Князь Двинский - Александр Башибузук

Получилось у нас что-то среднее между каравеллой и галеоном*, ближе к последнему. Длинной в сорок пять метров, шириной в четырнадцать, водоизмещение – четыреста тонн с копейками. Двухпалубное, три составные мачты, паруса прямые, на бизани – косой. На длинном бушприте – тоже парус – блинд.

Галеон (исп. galeón, также галион, от фр. galion) — большое многопалубное парусное судно XVI—XVIII веков с достаточно сильным артиллерийским вооружением, использовавшееся как военное и торговое.

На артиллерийской палубе – двадцать двадцатичетырехфунтовых пушек, то есть, калибром примерно сто пятьдесят миллиметров, еще по две на носу и корме, а сверху по каждому борту, десять трехфунтовых фальконетов на вертлюгах.

Строили его больше года и закончили только после моего прибытия из России. Денег и ресурсов вбухали – не счесть, но получилась вполне приличная посудина, быстрая, маневренная и остойчивая.

В общем, совершеннейшая вундервафля по нынешним временам. Еще бы один такой и разогнал бы всю ганзейскую шоблу как надоедливых тараканов. Но есть одно весомое «но», второго такого у меня нет. Этот пока первый и единственный. Остальные в Биаррице на верфях пока строятся.

Есть еще два кораблика, мурманских, из тех, что год назад со мной ходили на Русь, эти вполне подходят под определение боевые, с пушечным вооружением и специально обученной командой, но их только два. То есть, нас всего трое против ганзейской армады. Верней двое, потому что один из них останется на всякий случай при торговцах.

Остальные – это десять неуклюжих, вдобавок загруженных до предела, грузовых каракк, почти ничем не отличающихся от ганзейских коггов. Разве что усиленным набором для плаванья в северных широтах, слегка усовершенствованными парусами и парой жалких фальконетов на каждом.

каракка (итал. Carасса, исп. Carraca) — большое парусное судно XV—XVI веков, распространённое во всей Европе. Отличалось исключительно хорошей по тем временам мореходностью.

Каков выход? Опять же, вполне очевидный. Будем отсекать татей от торговцев, пойдем навстречу и завяжем бой, а наши в это время попробуют проскользнуть на полных парусах в устье Двины, благо до него осталось совсем немного. Невеликий у меня опыт флотовождения, но кое чему за годы корсарства научился. Плюс талант, ептыть!

В общем, особых проблем не предвижу, на моей стороне гигантское преимущество в скорости, маневренности и огневой мощи. Просто вражин слишком много, кое-кто из них может проскочить в караван и наделать делов, пока я буду разбираться с остальными. Но будем надеяться на лучшее.

Блядь, опять геройствовать... Вот честно, достало. Ну почему так складывается? Живу, никого не трогаю...

Н-да... вот это я сейчас соврал, конечно. Трогаю, да еще и как. Вопрос выживания. В противном случае сожрут самого и не поморщатся. Страшно, не без этого, понимаю, что в постели от старости не помру, но как-то уже свыкся. Жизнь такая, но, надо сказать, весьма интересная.

- Держи... – я сунул трубу Ванятке, принял от него заряженные пистоли, сунул за кушак и обернулся к собравшимся на мостике корабельным офицерам, как я их шутливо называю по современному подобию, командирам боевых частей. – Ну, не слышу доклада? Стоп, Ян... сначала ты... Передай каравану следовать своим курсом. «Святому Петру» – делать как я – кильватер в кильватер, дистанция – пятьдесят туазов*. «Святой Иаков» остается со всеми. Сам немедленно выходишь из строя и на всех парусах берешь мористей, пересекая курс ганзейским, но так, чтобы держать их по левому борту. Дальше по ситуации. Выполнять...

туаз – французская мера длины до введения метрической системы, равно примерно 1,85 метра

Веренвен кивнул и ревя команды как медведь, сбежал с мостика. Через несколько мгновений с грот-мачты засверкали сигналы. Мое изобретение, ибо ничего подобного еще не существует. Нет, сигналы в ходу, в том числе световые, но совершенно примитивные.

Получилась эдакая сильно ухудшенная копия фонаря Ратьера: источник света и система бронзовых зеркал. Слабенько, но видно достаточно далеко, особенно в сумерках. Работает морзянкой. Сигнальщики признаны секретоносителями высшей категории, сидят на двойном жаловании и под страхом четвертования в случае сдачи сей тайны. В том числе и членов семей. А в случае опасности попадания в плен, их прирежут свои же, без малейшего колебания. Ибо нехрен.

- Теперь вы... – я обвел взглядом присутствующих.

Суровые битые жизнью мужики в ответ преданно уставились на меня. И правильно, а как смотреть на кормильца и благодетеля? Без стеснения именую себя таковым, ибо к судьбе упомянутых товарищей непосредственно приложил руку.

Итак, по списку, начнем с низов.

Капитан флагмана, он же обер-сержант-адмирал – Яков Веренвен, старый соратник, из моих личных холопов, если выражаться в русской реальности. Давно на свободе, выслужил верной службой. Старый пират, голос как из трубы, рожа злодейская, капитан каких еще поискать надо. Лучшую кандидатуру на пост капитана «Александры», я не нашел.

Андре Мунк, корабельный обер-канонир, скромный и неказистый, еще молодой фламандец, один из лучших учеников самого мастера Пелегрини. Если не превзошел своего учителя, то сравнялся с ним точно. И что мне особенно нравится, подходит к делу исключительно с точки зрения военной науки, педантично и скрупулезно. Пишет трактат по артиллерийскому делу.

Маттеус Кёллер по прозвищу Суконщик– добродушный гигант из Бремена, бывший ремесленник, изгнанный из цеха по совокупности прегрешений, коих набралось уж очень много. Ныне обер-сержант абордажной команды. Раньше в путешествиях головорезами командовал братец Тук, но сейчас его нет, остался дома, разгребать мои дела. Но и Маттеус справляется не хуже.

Все они из простолюдинов, за свое нынешнее положение глотки грызть будут.

Стоп... опять я разошелся, хватит лирики, пора делом заниматься.

- Мунк, работаешь строго по команде, полубатареями, залпами, исключительно чугунными болванками. Фальконеты пока молчат. Свободен.

Фламандец сдержанно поклонился и убрался с мостика.

- Келлер, твое дело известное. Стрелки работают, остальные пусть приготовятся тушить пожары, ежели таковые случатся. Ежели дойдет до абордажа, сам знаешь, что делать. Свободен... – я кинул взгляд на четверку русских купцов, скромно жавшихся у борта, и остановил дойча. – Стой, русы в твоем распоряжении. Слышал, Пров Петрович?

- Как скажешь, князь, – купцы степенно поклонились и потянулись за немцем.

Ежели посажу в трюм для пущего сбережения – обидятся. А так при деле будут и пользу принесут, если дойдет до рукопашной сшибки. Принесут несомненно, мужики они тертые, без напоминаний доспех и оружье с собой взяли, когда я их забрал с собой для ознакомления с европейскими торговыми реалиями. Офисных сидельцев среди торговцев сейчас почти не наблюдается. Разве что в преклонных годах, когда кочевая жизнь уже не по силам.