Книга Колдовское зелье - Терри Брукс

С этой стороны Бен выглядел иначе, чем с Земли. Бен знал это не понаслышке, поскольку сам неоднократно ходил из одного мира в другой и каждый раз обнаруживал, что времена года там и тут не совпадают. Знал он это и по оказываемому на него воздействию — или отсутствию оного. В Заземелье он старел как-то иначе. Это был не постепенный процесс, последовательная смена: минута за минутой, час за часом, день за днем и так далее. В это трудно поверить, но каким-то образом в Заземелье он совсем не старел. Раньше Бен об этом лишь догадывался, но теперь знал точно. И к этому выводу он пришел вовсе не на основании наблюдений за собой, что само по себе непросто, поскольку себя со стороны не видишь. Нет, Бен пришел к этому заключению, наблюдая за Мистаей.

Он глянул на дочь. Девочка стояла под огромным дубом и напряженно смотрела вверх, куда-то сквозь листву. Бен нахмурился. Если и существовало одно слово, которым можно было описать его дочь, так это именно “напряженная”. Девочка приступала к любому делу с целеустремленностью ястреба, бросающегося на дичь. И никогда не отвлекалась, пока не доводила дело до конца. Если она на чем-то сосредоточивалась, то с полнейшим вниманием. Мистая обладала удивительной памятью, и, возможно, именно поэтому девочка изучала любой вопрос или дело до конца, пока не усваивала все. Весьма необычное поведение для маленького ребенка. Впрочем, и сама Мистая весьма необычна.

Например, ее возраст. Именно наблюдая за ней, Бен пришел к выводу, что его домыслы по поводу своего собственного возраста не лишены оснований. Мистая родилась два года назад, если вести подсчет исходя из смены времен года в Заземелье. Точно таких же четырех времен года, как и на Земле. Следовательно, девочке сейчас должно быть два года. Но на деле это совсем не так. Мистая вовсе не выглядит как двухлетний ребенок, а скорее как десятилетний. Она выглядела двухгодовалой, когда ей было два месяца. Девочка росла неравномерными скачками. За месяцы она вырастала на годы. Но и это с ней происходило не в определенной логической последовательности. Какое-то время она могла вообще не расти — во всяком случае, не очень заметно. Затем вдруг вырастала на месяцы, а то и на целый год за одну лишь ночь. Она росла физически, умственно, эмоционально, короче, во всех направлениях. Не во всех одновременно и по-разному, но в конечном итоге все выравнивалось. Кажется, в первую очередь развивался ее ум. Да, Бен был совершенно уверен, что именно так. В конце концов она ведь заговорила в три. Не года, а месяца. Заговорила, как восьми-девятилетний ребенок. Теперь, в два года — или десять лет, или сколько вам угодно, смотря откуда считать, — она разговаривала, как двадцатипятилетняя.

Мистая. Имя дочери выбрала Ивица. Бену оно сразу понравилось. Мистая. Мисти Холидей. Бену это сочетание показалось удачной игрой слов. Навевало ностальгические мысли о чем-то милом и приятном. И очень соответствовало взгляду, которым она одарила его, когда он впервые увидел ее. Тогда он только что выбрался из Лабиринта, а Ивица с дочерью сбежала из Бездонной Пропасти, где Мистая и родилась. Сначала Ивица ничего не сказала ему о дочери, но затем, когда они решили, что между ними не должно быть тайн, если они хотят и дальше оставаться вместе, то они поделились своими секретами. Бен рассказал Ивице о том, как Ночная Мгла была его леди, а Ивица поведала о Мистае. Это был трудный, но исцеляющий процесс. Ивица лучше справилась с новостями, которые обрушил на нее Бен, чем он совладал с ее известием. Мистая могла оказаться чем угодно, если принять во внимание обстоятельства ее рождения. Потомок дриады, вскормленная Землей, Заземельем и волшебными туманами, рожденная на свет в сумеречной мертвенности Бездонной Пропасти, Мистая являла собой смесь миров, магий и кровей. И вот он наконец впервые увидел ее, маленькую очаровательную девочку, завернутую в изысканные пеленки. Таинственные зеленые глаза дочки, казалось, заглядывали в самую душу, чистая нежно-розовая кожа, волосы цвета меда и лицо, в котором мгновенно угадывались черты и Бена, и Ивицы.

С самого начала Бен подозревал, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И довольно скоро обнаружил, что предчувствия его не обманули.

Он видел, как Мистая миновала младенчество за считанные месяцы. Видел, как в течение одной недели она пошла и научилась плавать. Девочка одновременно заговорила и забегала. Одолела чтение и элементарную арифметику в возрасте одного года. К тому времени голова Бена уже гудела от перспективы быть отцом вундеркинда, гения, равного которому родной мир Бена никогда не знал. Но и тут дела пошли совсем не так, как он думал. Девочка взрослела, но всегда вразрез с его предположениями. Она доходила до определенной точки, и на этом все заканчивалось. К примеру, овладев элементарной математикой, Мисти полностью утратила интерес к предмету вообще. Научившись читать и писать, она также потеряла интерес к этим занятиям. Казалось, ей нравится скакать от одной новой вещи к другой, и не было никакого разумного объяснения тому, почему она доходила до определенного уровня, останавливалась и никогда не шла дальше.

Мистаю никогда не привлекали детские увлечения, ни разу. Куклы, игрушки, игра в мяч и скакалки были для других. Мистая же хотела знать, как устроен мир, почему что-то происходит именно так, а не иначе, и для чего он существует вообще. Природа зачаровывала ее. Девочка отправлялась на долгие прогулки — настолько длительные, что Бен не мог понять, как такой маленький ребенок может бродить так долго, — и все время изучала окружающий мир, задавая массу вопросов, раскладывая полученную информацию по полочкам своего необычного мозга. Как-то раз, когда дочка была еще совсем крошкой, несколько месяцев от роду, и только-только училась говорить, Бен увидел у нее в руках тряпичную куклу. На мгновение он решил, что Мисти просто играет, но девочка подняла на него свои внимательные глаза и серьезным тоном спросила, почему тот, кто сделал куклу, пользовался именно этим швом, чтобы пришить кукле конечности.

Такова Мистая. Обстоятельная и абсолютно серьезная. Обращаясь к нему, она всегда говорила “отец”, никогда “папа” или “папочка” или как-то еще. “Отец” и все. Или “мать”. Вежливо, но формально. Вопросы, которые она задавала, всегда были серьезными и важными, с ее точки зрения, и она очень серьезно к ним относилась. Бен тоже быстро выучился воспринимать их всерьез. Как-то раз он рассмеялся над чем-то, что она сказала и что показалось ему забавным. Мистая тогда поглядела на него с таким выражением, будто хотела сказать: “Когда же ты наконец повзрослеешь?” Не то чтобы она не умела смеяться и не видела ничего веселого в своей жизни. Проблема была в том, что у нее было очень своеобразное восприятие того, что смешно, а что — нет. Абернети часто заставлял ее смеяться. Она нещадно подтрунивала над ним, всегда с серьезной миной, затем внезапно расплывалась в широкой улыбке, когда до писца доходило, что над ним подшучивают. Абернети воспринимал ее выходки на удивление добродушно. Когда Мисти была еще совсем малюткой, она частенько ездила на нем верхом и трепала за уши. Девочка не хотела ничего плохого, просто забавлялась. Абернети в жизни не позволял никому так с собой обращаться. А с Мисти он, казалось, даже получал удовольствие.

Но по большей части девочка считала взрослых скучными и ограниченными. Ей вовсе не нравились попытки взрослых наставлять ее и стремиться защитить. Она не очень хорошо реагировала на слово “нет” или на те ограничения, которые наложили на нее родители и советник. Абернети был ее воспитателем, но в частной беседе как-то признался, что его блестящая ученица частенько скучает на уроках. Сапожок был ее телохранителем, но, после того как она научилась ходить, он вынужден был прилагать массу усилий, чтобы не потерять ее из виду. Она любила и уважала Бена и Ивицу, хоть и в своей странной, несколько отстраненной манере. В то же время она полагала, что их нормам поведения и взглядам нет места в ее собственном мирке. Когда родители что-то ей объясняли, взгляд девочки зачастую давал им ясно понять, что они ровным счетом ничего о ней не знают, потому что если бы знали, то не тратили бы понапрасну время.