Книга Три позы Казановы - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы знаете, Юра, в этом аэропорту со мной случилась занятная история.
– Расскажите!
– Ну ладно, так уж и быть. Слушайте! Будучи молодым актёром, снимался я в глупейшем советском фильме на Ялтинской киностудии. Зато партнёршей моей оказалась звезда, знаменитая прибалтийская актриса, назовём её Рутой Яновной. Она была лауреатом всех премий и, кажется, в ту пору депутатом Верховного Совета СССР. Хороша необыкновенно, правда, не первой молодости. Но кто считает морщины на лице звезды, тем более под гримом! Как это бывает иногда на съёмочной площадке, между нами проскочила какая-то искра, во всяком случае, после удачного дубля мне показалось, что звезда глянула на меня с какой-то многообещающей приязнью. Ничего удивительного: короткие бурные увлечения и даже долгие романы, перетекающие в брак, на съёмочной площадке не редкость. Если когда-нибудь женитесь на актрисе, не позволяйте ей в кадре целоваться и постельничать. Затягивает! Но проверить своё ощущение я не смог, хотя в ту пору был молод, горяч, красив – редкая кокетливая мосфильмовская юбка уходила от меня неразоблачённой. Но тут, как назло, очень плотный график съёмок, все друг у друга на глазах, а к вечеру сил остаётся только поесть и завалиться в койку. К тому же я сомневался: вдруг мне показалось? Постучишься ночью в дверь люкса и получишь в лицо смех, холодный, как её родное Балтийское море. Я, знаете ли, не решился: всё-таки депутат Верховного Совета, не гримёрша какая-нибудь.
В общем, съёмки закончились, группа приехала в аэропорт Симферополя, зарегистрировалась и двинулась на посадку. Когда выходили из автобуса, звезда своим мягким голосом с протяжным акцентом попросила:
– Витенька, возьмите мою сумку, если вас это не затруд-ни-ит…
– Конечно, Рута Яновна, – с готовностью подхватил я довольно тяжёлую ручную кладь, ещё ничего не понимая.
На трапе звезда вдруг остановилась и ахнула:
– Боже, я, кажется, забыла в номере партийный билет!
– Ничего, мы сейчас пошлём кого-нибудь за ним! – успокоил директор картины, которому по должности приходилось разруливать и не такие накладки.
– Харитон Маркович, что вы такое говорите! – начала сердиться народная артистка. – Я не могу кому-нибудь доверить мой партийный билет. К тому же я не помню, куда его положила… Нет, надо вернуться в гостиницу!
– Рута Яновна, голубушка, – взмолился директор, – вы не успеете. Посадка заканчивается!
– Ничего. Полечу следующим рейсом.
– Но следующий – завтра!
– Значит, я полечу завтра. Переночую в гостинице. В чём проблема? Поменяйте билеты, перебронируйте номер!
– Но это не входит в смету…
– Что? Ах, вот как! Вычтите из моих съёмочных… – Она царственно повернулась и стала величаво спускаться по трапу.
Пассажиры, узнавая актрису, почтительно расступались. Уже сойдя на плиты взлётной полосы, звезда вдруг спохватилась, отыскала меня глазами и растерянно воскликнула со своим неповторимым прибалтийским акцентом:
– Витенька, а как же моя сумка?
Я вопросительно посмотрел на директора.
– Иди к ней! Бегом!
– Но посадка заканчивается, Харитон Маркович!
– Всё беру на себя! Не отходи от неё ни на шаг. Лови такси. Отвечаешь головой. Прилетишь тоже завтра. Всё оплачу. Премию выпишу! Бегом! Нет, вы меня всё-таки подведёте под статью!
Я догнал народную артистку. Мы вернулись в отель. Всю дорогу от Симферополя до ялтинской «Ореанды» она волновалась, что никак не может вспомнить, куда положила партбилет.
– Витенька, вы представляете, что начнётся, если я его не найду? У меня столько врагов и завистниц!
Когда мы вошли в её люкс, куда ещё никого не успели поселить, я участливо:
– Вспомнили, Рута Яновна?
– Конечно! – Она лукаво улыбнулась и достала краснокожую книжицу из своей лаковой сумочки. – Не теряй времени, дурачок, а то выключат горячую воду.
Дело в том, что в Крыму в сезон горячую воду давали три раза вдень: утром, в обед и вечером. А утомлённое бронзовое солнце уже садилось в море. Опускался тёплый пряный южный вечер. Звенели цикады, и веяло цветущими магнолиями. Ну а далее, как писали в романах XIX века, набросим покрывало скромности на то, что случилось потом и продолжалось до рассвета. Одно я вам заявляю официально, слухи о холодности балтийских дам – это злостная клевета невежд. Утром мы отбыли в Москву, а там Рута Яновна пересела на другой самолёт и перенеслась в свою родную Колывань. Потом мы не раз встречались на фестивалях, съездах кинематографистов, телевизионных посиделках, даже как-то попали с ней в одну загранпоездку, но она никогда ничем: ни взглядом, ни движением, ни мимолётной улыбкой не напомнила мне о том, как мы до утра искали в номере ялтинского люкса её партбилет. Великая была женщина. Во всех смыслах! Ну, Юра, вы придумали сюжетный ход?
– Нет ещё…
– Тогда расскажите мне что-нибудь!
– Даже не знаю…
– Как это не знаете? Вспоминайте! Учитесь работать в соавторстве!
В это время с улицы донёсся усиленный громкоговорителем суровый голос блюстителя дорожного движения: «Водитель автомобиля, государственный номер МО 45–18 Ж, немедленно прекратите движение!» Мы вышли на лоджию и увидели, как жёлто-синяя милицейская машина гонится за удирающей серебристой иномаркой.
– Уйдёт! – воскликнул я.
– При выезде на Минку перехватят. Там будка и пост, – со знанием дела возразил мой соавтор.
– А хотите историю про гаишников? – спросил я. – Только что вспомнил!
– Валяйте!
– Весной 1986-го я купил первую свою машину, ВАЗ-2013 белого, как холодильник, цвета. Мы как раз с классиком советского кино Евгением Габриловичем сидели в Доме ветеранов кино на Нежинской улице и писали для актрисы Ирины Муравьёвой сценарий «Неуправляемая», который потом запретили за непонимание текущего момента…
Об этом подробно рассказано в эссе «Как я был врагом перестройки», также вошедшем в сборник «Селфи с музой». Матвеевское в ту пору было тихим районом с вялым движением транспорта, и я, начинающий водитель, долго наматывал круги по пустым улицам, не решаясь выезжать на оживлённые трассы. А когда впервые решился и встал в пробке перед Смоленской площадью, то едва не заплакал от ужаса: казалось, огромные самосвалы и автобусы вот-вот затрут мой жигулёнок, как ледяные торосы – кораблик. Но ничего, выбрался… Постепенно я освоился, почувствовал себя увереннее, а к зиме и вообще распоясался, обрёл ту лихость, которая обычно плохо заканчивается…
И вот в январе 1987 года, спускаясь к Волхонке, я затормозил на красный свет перед самым светофором на углу Гоголевского бульвара и Кропоткинской улицы и ждал, слушая по приёмнику концерт по заявкам и наблюдая, как над открытым бассейном «Москва» клубится густой белый пар. Когда впереди вдруг зажёгся зелёный, я спокойно двинулся дальше через Кропоткинскую площадь к набережной. Вдруг послышалась нервная милицейская трель, и ко мне, размахивая полосатым жезлом, кинулся толстый гаишник, перетянутый портупеей, как подушка, приготовленная к переезду. Кстати, это неожиданное сравнение пришло мне в голову именно тогда, а использовал я его лишь спустя без малого 30 лет в романе «Любовь в эпоху перемен». Так у писателей тоже бывает.
