Книга Принцесса и Дракон - Литта Лински

Парсен понял, что проиграл. В изворотливости ума он бесконечно проигрывал Ламерти, кроме того Арман изучал право в Сорбонне, а потому был весьма сведущ во всяких юридических ухищрениях.

– Итак, – обратился Арман к начальнику жандармов, – Девицу я забираю. Предайте мне ее документы, будьте добры.

– Да что же это такое! – не выдержав, подал голос пожилой мужчина из числа заключенных. – Вы словно работорговцы на невольничьем рынке. Вы говорите о человеке! Как можно забрать ее себе, словно собственность или рабыню?! Опомнитесь! Неужто в вас не осталось ничего человеческого?

– И кто у нас заговорил о человечности? – Ламерти сверился с папкой досье, составленных на каждого заключенного. – Месье де Контильяк… Не сомневаюсь, что вам хорошо знакома атмосфера невольничьих рынков. Ваши плантации в Новом свете, наверняка нуждаются в постоянном притоке рабов и рабынь, и если не вы лично, то ваш управляющий постоянно покупает тех, кого также можно назвать человеком, как и эту барышню. Почему же вас так возмущают наши действия? – Арман поморщился от слова "наши", которое он вынужден был употребить, невольно поставив себя на одну доску с Парсеном, – Или то, что можно в Гватемале никак недопустимо в Париже?

Во все время перепалки девушка смотрела в основном на Армана, и на подвижном лице ее сменялись выражения страдания и робкой надежды. Она пыталась понять что за человек председатель комиссии и какая участь ее с ним ожидает. Вне всяких сомнений не могло быть ничего ужаснее Парсена, но что таит в себе этот, другой? Арман тем временем обратился к соратникам.

– Надеюсь, господа, что ваша обида, вызванная моим произволом чуть поутихнет, если я откажусь принимать дальнейшее участие в сегодняшних реквизициях, и соответственно, не буду претендовать на долю, которую вы сможете поделить на двоих. А я, с вашего позволения, покину вас, лишив заодно прелестного общества юной мадемуазель, – с этими словами Арман подошел к девушке, бесцеремонно взял ее за руку и потащил к выходу.

– Пойдем, моя красавица! – бросил он ей на ходу. Надежда больше не освещала прелестное личико. Перед тем как выйти из зала, она в последний раз с тоской посмотрела на друзей по несчастью, и прошептала:

– Прощайте! Да хранит нас всех Пресвятая дева!

Потом несчастная перевела взгляд на человека, который практически тащил ее по коридору. Увы, у нее не осталась ни малейших сомнений насчет уготованной ей участи.

Глава вторая.

Во время поездки в открытом экипаже, Эмильенна де Ноалье (именно это имя носила девушка, ставшая яблоком раздора между членами реквизиционной комиссии) украдкой бросала взгляды на своего спутника. Арман де Ламерти был хорош собой. Высокий, худощавого, но мужественного сложения, с классически утонченными чертами лица. Голубые, насмешливо прищуренные глаза, были холодны как лед. Молодой человек не признавал париков, а потому собирал свои длинные светло-русые волосы в хвост. Несколько прядей, выбиваясь из его прически с искусственной небрежностью, подчеркивали высокие скулы и идеально прямой нос. Красота Ламерти была подобна красоте статуи, лишенной человеческого тепла. На идеальном лице читались, в зависимости от обстоятельств, равнодушие, презрение ко всему миру или насмешка.

Заметив интерес спутницы к своей персоне, Арман заговорил. – Однако ж, сударыня, за все время нашего знакомства, вы не проронили ни слова. Что вы обо всем этом думаете? – в голосе Армана слышалась неприкрытая насмешка.

– Будто для вас имеет хоть какое-нибудь значение, что я думаю! – холодность и высокомерие, которые девушка вложила в свои слова, а также само содержание ее ответа удивили Ламерти.

– Не слишком ли дерзко ты отвечаешь, малютка? В твоем положении я бы не позволял себе подобного тона.

– Будь мой тон предельно учтив, вряд ли это изменило бы мое положение, – ответила Эмильенна.

– Резонно. И все же будь повежливей. Ты должна быть мне благодарна, я спас тебя от гильотины.

– Я испытывала бы к вам большую благодарность, отправь вы меня туда! – в ее голосе, несмотря на ледяной тон, прозвучала неподдельная искренность.

– Даже так? – Арман удивленно изогнул бровь и задумался, надолго замолчав.

Дорога до особняка де Ламерти, располагавшегося на острове Сите, заняла не более получаса. Выходя из экипажа, он с насмешливой галантностью подал Эмильенне руку, на которую та оперлась с таким высокомерием, будто принимала помощь от слуги.

Ну, ну, подумал Арман. Оказывается месяцы тюрьмы не сбили с тебя спесь. Ну что ж, мне будет достаточно для этого пары дней, а то и нескольких часов. Ты у меня быстро поймешь, чего теперь стоит твоя гордость!

Зайдя в дом, Арман обратился к встречающему их слуге: – Люсьен, проводи мою гостью, ей надо привести себя в порядок. И постарайся привести в пристойный вид ее гардероб, насколько это вообще возможно.

Затем хозяин повернулся к девушке:

– Вечером, сударыня, я жду вас к ужину.

Люсьен – человек лет тридцати с небольшим – исполнял большинство обязанностей по дому, ввиду того, что многочисленные слуги разбежались, предпочтя получать по три франка ежедневно за "работу" в комитетах, чем исполнять прихоти взбалмошного, вспыльчивого хозяина. Чернь пьянило ощущение равенства и свободы. Но Люсьена Обера не так-то легко было сманить из особняка Ламерти. Ни три франка, ни тридцать не заменили бы ему доверительных отношений с господином. Будучи несколькими летами старше Армана, с детских лет он был его наперсником в тех делах и забавах, в которых возможно участвовать человеку его звания. Обер отлично знал нрав своего хозяина, не раз попадал под горячую руку, но его преданность Арману была безмерной. То был верный пес, готовый ради хозяина на любое преступление. Вот и сейчас, увидев бледную красивую девицу с тоской в глазах, Обер сразу догадался какого рода эта "гостья". Но ни капли жалости не отразилось на его лице. Однако голос вышколенного слуги был предельно почтителен.

– Пройдемте, сударыня! – он проводил Эмильенну в ванную комнату, попросил оставить платье у дверей и исчез.

Эмили пребывала в полнейшем замешательстве. Она умирала от желания принять ванну, чего так долго была лишена в тюрьме, и в то же время мысль о том, чтобы раздеться в доме, где находятся двое незнакомых мужчин приводила ее в ужас. В конце концов чистоплотность победила стыдливость и, положившись на благородство (которое трудно было предположить в обитателях дома), девушка разделась, и с чувством невыразимого блаженства погрузилась в горячую воду. Сначала она планировала вымыться как можно быстрее, но возможность наконец-то позаботится о себе – насладиться водой с ароматной пеной, вымыть каждую прядь волос, которые уже не первую неделю казались ей грязной соломой, выстирать свое белье – возможность вновь почувствовать себя женщиной – заставила ее позабыть и о времени, и об опасности. Когда же, наконец, она вытерлась пушистым полотенцем и обернулась в него, став похожей на античную статую, то за дверью ванной нашла свою одежду, вычищенную Люсьеном так хорошо, как это только было возможно в столь короткий срок. Девушка оделась, с тоской посмотрела на свои волосы, которые в отсутствии шпилек, совершенно не представлялось возможным собрать хотя бы в простейшую прическу, и села у окна, размышляя о новой перемене в своей жизни.