Книга Жюльетта. Том II - Маркиз Де Сад

— Однако же, — возразила я, — мне частоприходилось слышать, что существует высшая, естественная справедливость, ккоторой всегда и всюду склоняется человек или, по крайней мере, если и нарушаетее, то горько сожалеет об этом после.

— Совершеннейшая чепуха, — перебил меняхозяин. — Эта так называемая естественная справедливость — всего навсегорезультат слабости человека, его невежества или его безумия, а чаще всего — егозлого умысла. Если он слаб, он непременно примкнет к лагерю сторонниковестественной справедливости и всегда найдет несправедливым поступок,совершенный сильной личностью, который направлен против него, но стоит емунабраться сил, и его взгляды на справедливость изменятся коренным образом и в мгновениеока: с этого момента он будет почитать справедливым только то, что ему выгодно,что служит его желаниям; посмотрите на него внимательно, и вы увидите, чтохваленая естественная справедливость основана на эгоизме, поэтому возьмите всоветчицы Природу, когда вы придумываете законы, ибо только так можно избежатьошибки. Скажите, разве есть предел несправедливости, которую сама Природатворит ежеминутно? Есть ли что-нибудь более несправедливое, чем, например, град— каприз нашей праматери, — который разоряет бедного крестьянина и в то жевремя не трогает ни одной грозди в винограднике его богатого соседа? Возьмитевойну, опустошающую целые страны по прихоти какого-нибудь тирана, или тунепостижимую случайность, позволяющую злодею купаться в богатстве, между темкак честный человек всю свою жизнь пребывает в нищете и в горе. Возьмитеболезни, которые выкашивают население целых провинций, или постояннуюзакономерность, когда порок непременно торжествует, но не проходит и дня безтого, чтобы не была унижена добродетель. Так вот я вас спрашиваю, справедливали поддержка, которую Природа постоянно оказывает могущественному человеку вущерб человеку беспомощному?

И можно ли считать несправедливым того, кто следует еепримеру?

Стало быть — и иного вывода из всего сказанного мною быть неможет, — нет ничего дурного в том, чтобы попирать все надуманные принципычеловеческой справедливости, чтобы создать свои собственные законы,продиктованные нашими собственными потребностями, и законы эти для нас всегдабудут самыми справедливыми, потому что они созданы в угоду нашим страстям инашим интересам — самым священным божествам в этом мире; если и существуетистинная несправедливость, то она заключается в том, что человек отдаетпредпочтение иллюзиям, игнорируя чувства, данные ему Природой, которуюпо-настоящему оскорбляет только наше небрежение этими чувствами. Вопрекиутверждениям вашего незадачливого философа Монтескье, справедливость не естьнечто вечное, незыблемое для всех времен и народов, истина заключена в противоположном:справедливость зависит от обычаев, характера, темперамента, национального духаи морали населения. «Если бы дело обстояло таким образом, — пишет этотмудрец, — если бы справедливость была лишь следствием условностей,характера, темперамента и прочих человеческих качеств, эту ужасную истину лучшевсего было бы утаить от человечества…»[1] Но зачем скрывать отлюдей эту важную истину? «Это чревато большими бедствиями, — продолжаетМонтескье, — ибо человек стал бы бояться человека, и пришел бы конецбеззаботному наслаждению собственностью, честью и самою жизнью». Но какая нуждазаставляет принимать этот ничтожнейший предрассудок и закрывать глаза наистины, столь всеобъемлющие и жизненно важные? Как можно назвать человека,который, видя, как мы входим в лес, где его только что ограбили разбойники,даже не пытается предупредить нас о грозящей опасности? Так давайте наберемсямужества сказать людям, что справедливость есть миф, давайте признаем открыто,что у каждого из нас своя правда. Тем самым мы предупредим людей об опасностях,которыми полна человеческая жизнь, и поможем им принять меры защиты и выковатьсебе оружие несправедливости, так как только будучи таким же несправедливым ипорочным, как и все остальные, человек может избежать ловушек, подстроенныхдругими. «Справедливость, — поучает нас Монтескье, — это видимое иподлинное отношение между двумя предметами, которое существует реально,независимо от того, какими они могут показаться отдельному человеку».

Встречался ли вам более очевидный софизм? Никогда не быласправедливость видимым и подлинным отношением, реально существующим между двумяпредметами. Справедливость вообще не имеет никакого реального существования —она есть самовыражение страсти: моя страсть находит справедливость в одномпоступке, ваша находит справедливым совсем другой поступок, и хотя этипоступки, как это обыкновенно бывает, противоречат друг другу, наши с вамистрасти находят их тем не менее справедливыми. Поэтому пора перестать верить вфикцию: она не более реальна, чем Бог, в которого верят глупцы; в мире нет ниБога, ни добродетели, ни справедливости, нет ничего доброго, полезного илинеобходимого, кроме наших страстей, и ничто в мире не заслуживает уважения,кроме их последствий.

Но и это еще не все: сами несправедливые поступки необходимыдля поддержания мировой гармонии, которую неизбежно нарушает справедливыйпорядок вещей. Так ради чего должен я воздерживаться от безумств, рождающихсяежеминутно в моем мозгу, коль скоро доказано, что они служат высшему замыслу?Разве моя вина в том, что через меня Природа осуществляет свой закон и свойпорядок на земле? Разумеется, нет. И если этого можно добиться толькопосредством жестокостей, мерзостей и ужасов, надо относиться к ним спокойно итак же спокойно совершать их, зная, что наши наслаждения отвечают целям Природы.

После такой беседы мы продолжили обход замка и еще разосуществили на практике теории, которые изложил мне русский великан. В концеконцов наши невыразимые словами деяния довели меня до такой степени истощения,что мне пришлось запросить пощады и признаться, что у меня осталось одноединственное желание — завалиться в постель и долго-долго не просыпаться.

— Как хотите, — сказал хозяин. — В такомслучае отложим на завтра посещение еще двух комнат, в которых вам непременнонадо побывать, так как вы увидите там поразительные вещи.

Мы с супругом удалились в свою спальню, и, закрыв за собойдверь, я обратилась к своему последнему оставшемуся в живых спутнику:

— Итак, дорогой мой, мы попали в самое чрево порока иужаса; до сих пор фортуна благоволила к нам, но я чувствую, что пора уноситьноги. Я совсем не доверяю этому монстру, поэтому наше дальнейшее пребывание подего крышей чревато большой опасностью. Я захватила с собой надежные средства,которые помогли бы нам избавиться от него, а после его смерти забрать егосокровища и спокойно выйти на свободу. Но дело в том, что наш хозяинпредставляет собой великую угрозу для человечества, а мои принципы, как тебеизвестно, слишком похожи на его доктрины, чтобы я могла поднять на него руку.Это означало бы исполнить человеческий закон и оказать услугу обществу, но я нестоль привязана к добродетели, чтобы совершить подобную глупость. Поэтому япредлагаю оставить этого человека в живых, то есть не покушаться на самый духзлодейства: в самом деле, разве может член «Общества друзей преступления»лишить жизни такого выдающегося преступника? Да ни в коем случае!Следовательно, мы должны его ограбить, но не более того; к тому же он многобогаче нас, а справедливость всегда была краеугольным камнем моей философии.Ограбим его и бежим~ отсюда как можно скорее, иначе он все равно убьет нас —либо ради своего удовольствия, либо для того, чтобы ограбить нас самих. Мыподсыпем ему дурмана, а когда он заснет, заберем его деньги, прихватим парочкусамых прелестных рабынь из его гарема и вон отсюда.