Книга Генерал-адмирал. Взлет - Роман Злотников

Вот и получалось так, что эти земли, которые все уже давно именовали Княжьей вотчиной, жили несколько иначе, чем вся страна, — богаче, сытнее, спокойнее. И все оттого что великий князь вел себя не как обычный владелец заводов, газет, пароходов, а именно как… князь, то есть властитель земель, заботящийся о людях под его рукой, стремящийся к тому, чтобы их надежды и чаяния на будущее имели шансы воплотиться в жизнь, а само это будущее было бы защищено от набегов врагов и происков недругов. Чтобы строились дома и умножались земли. Чтобы возносились к небесам маковки храмов, а сильные мужские руки подбрасывали в небо смеющихся детей. И люди, даже не умея сформулировать это, ощущали всё так, что, выезжая куда-нибудь из города — родных проведать или могилам предков поклониться, — гордо говорили про себя: «Мы — княжьи!»

И вот теперь две машины, знакомые в здешних местах почитай всем, приближались к трибуне. Стоящий перед Афанасием Никандровым директор завода, тоже их заметивший, дернулся, но тотчас взял себя в руки и с невозмутимым видом ждал, пока машины не остановились и из распахнувшихся дверец не вывалились шестеро дюжих ребят в темных матросских форменках, мгновенно образовав охраняемый периметр. Народ, тут же подавшийся к машинам, слегка качнулся назад и загудел, но скорее одобрительно, чем недовольно. Здесь все знали о покушении на великого князя.

Да что там знали — весь город с месяц на ушах стоял, когда это произошло. Всем, кто хотя бы раз, хотя бы по пьяни сумел выговорить слово «сицилист», немедленно морды начистили. Мало того, мужики едва не сорвались в Екатеринбург, Москву, Санкт-Петербург, Киев и другие крупные города, вооружившись кто дубьем, а кто и охотничьим ружьем, чтобы этих самых «сицилистов», поднявших руку на главного благодетеля, извести под корень. Едва удержали тогда народ. Слава богу, доктор Боткин, человек в этих краях оченно уважаемый и почитаемый за своего, «княжьего», бросился к Алексею Александровичу сразу по получении известия о покушении на него и вовремя прислал в Магнитогорск телеграмму, в которой сообщалось, что опасности для жизни великого князя уже нет.

А вскоре после того стало известно о новом чудодейственном лекарственном средстве под названием «панацелин» — мол, полумертвого от лихоманки на ноги ставит. Обычному человеку, правда, оно было не по карману: одна доза ныне продается по три рубля. И это еще ничего — когда оно только появилось, доза стоила все пятнадцать, потом семь, и вот теперь цена снизилась до трех… А в день надо принимать три-четыре дозы, минимальный же курс лечения составляет пять-семь дней. Так что один курс обходился в сорок пять рублей. Такие деньги на заводе только мастера получали. В месяц. На все про все. Но все равно о «панацелине» здесь, в Магнитогорске, знали. И пользовались. Даже рабочие. Ибо его испытания доктор Боткин проводил в городских больницах. И еще был слух, что Князь распорядился, когда будет создана заводская больничная касса, всем в ней участвующим положить лечение этим самым «панацелином». Ежели не хватит денег, то за его счет. Потому-то народ так в эту кассу потянулся. Хотя за участие в ней надобно было платить аж по пятьдесят копеек в месяц с человека. Зато в нее принимали не только работающих, но и членов их семей…

Задняя дверца второй машины медленно распахнулась и наружу сначала высунулась простая ореховая палка. Директор уже стоял рядом, аккуратно придерживая дверцу.

Афанасий, которому толпа заслонила обзор, вытянул шею, пытаясь в подробностях разглядеть момент появления Князя. Да и машины его очень интересовали. В Магнитогорске всем было известно, что хоть они и выглядят как легковые, на самом деле построены на базе грузовиков. Не потянули бы легковые столь тяжелые, блиндированные кузова, каждый из которых весил пудов по сто пятьдесят — двести. Ну, ежели со всей обивкой и обстановкой. Зато внутри можно было не бояться даже пулемета. Ну, ежели наклониться пониже. Стекла на блиндированном кузове были толстые, прочные — по слухам, одиночной пулей не пробить, но град пуль из пулемета они не держали.

— К-к-кня-а-азь! — восторженно прошелестело в толпе.

И великий князь Алексей Александрович, опираясь на палку, осторожно поднялся на трибуну, сопровождаемый фон Шнитке.

— День добрый, господа, — поздоровался Алексей Александрович и пожал каждому руку. Даже Афанасию, от чего тот впал в ступор. Нет, о том, что Князь в обращении прост и здоровается с рабочими, поговаривали давно. Но одно дело слух, а другое — самому поручкаться. — Ну как тут у вас, всех ключами одарили? — поинтересовался Князь у директора.

— Да нет еще, — тут же отозвался тот, — только начали.

— Вот и хорошо. А я уж боялся, что опоздал. Пришлось на Каланчеевском полустанке задержаться. Из Санкт-Петербурга срочно затребовали — по телеграфу два часа общался. А кто у нас тут очередной счастливчик? Вы? — обернулся Князь к Никандрову.

— Я, вашсочсво, — выговорил Афанасий мгновенно пересохшими губами.

Князь по-доброму усмехнулся:

— Не уходи далеко. У меня для тебя, мастер, подарок будет. Да и для остальных, — повысив голос, выкрикнул он в толпу, — кто ключи получать станет — тоже! Многим уже вручили?

— Пятерым, — доложил фон Шнитке.

— О! — обрадовался Князь. — Тогда лучше так — позови-ка их обратно.

Фон Шнитке согласно склонил голову и закричал в толпу:

— Грива Дормидонт! Чашкин Никодим! Базяев Ринат! Плосин Дементий! Окулин Исаак!

Но мужики уже сами проталкивались к трибуне. Получившие ключи далеко не расходились, ибо кое-кто еще с вечера договорился сразу после торжественного вручения ключей завернуть в трактир и слегка обмыть это дело. А остальные решили поддержать их план прямо сейчас. Разговор же на трибуне велся довольно громко, так что все его слышали.

Когда все шестеро получивших ключи счастливчиков выстроились перед трибуной, Князь окинул их шеренгу веселым взглядом, а потом чуть повел подбородком. К нему тотчас шагнул рослый молодой человек и, распахнув висевшую на плече большую кожаную сумку, вытащил оттуда несколько конвертов из плотной бумаги.

— Мастера, — снова возвысив голос, чтобы было слышно всей толпе, начал Князь, — вы все когда-то пришли сюда голые и босые. Крестьяне, которым не хватило в достатке земли и у которых не было уже сил горбатиться за гроши, городская беднота, что перебивалась с хлеба на воду, беженцы — все, кому не нашлось места в этой жизни. Поэтому вы решились изменить свою жизнь. И изменили. Но не так, как само случилось, не так, как «свезло». Нет! Жизнь дала вам шанс — и вы вцепились в него зубами и руками. И добились своего. Кровью, потом, стертыми от кайла и лопаты на стройке ладонями, согнутой спиной над станком, слезящимися глазами над книгой, стиснутыми зубами — как бы то ни было, вы победили! — Князь сделал паузу и окинул стоящий перед ним куцый строй людей, которые при его словах этак незаметно даже для себя развернули плечи и выпятили грудь.

Услышать такие слова в свой адрес да еще не от абы кого, а от самого Князя — это дорогого стоило. Но он еще не закончил.