Книга Не ходите, девки, замуж! - Татьяна Веденская

Я оторвала взгляд от лохматой, усталой, бледно-серой женщины в старинном зеркале и крадучись подошла к входной двери. Воровато оглянулась и бесшумно проскользнула в тамбур. Там, в ящике для обуви, за гуталином и ворсистой щеткой лежала она – моя пачка сигарет «Русский стиль», как яблоко познания добра и зла, и ждала своего часа. Я на ощупь нашла ее и вытащила на свет божий. Первое грехопадение за целый день.

– О да! – прошептала я, с удовольствием затягиваясь и вдыхая терпкий аромат табачного дыма. – Я все-таки сделаю это. Завтра же! И я позвоню маме, она может мне помочь, у нее богатый опыт.

– Ты действительно сможешь это сделать? Вы же практически не расставались и на пару часов! Ты же так его вроде бы любишь, – напомнила мне моя мама, Зинаида Ивановна Сундукова.

– Люблю, – пригорюнилась я. Мой зеленоглазый принц, почему люди неидеальны? Почему не могут следовать даже своей собственной мечте, зачем им это «свободное время», нужное зачастую только для того, чтобы без зазрения совести курить в течение дня.

– Так как же тогда?

– Я думаю, так будет лучше, – промямлила я в ответ. Как и все люди, твердо решившие сделать что-то плохое, я старательно искала и находила причины, почему поступить по-другому нельзя. – Так будет лучше для нас обоих.

– Возможно, ты и права, – вздохнула мама. – Я могу тебя понять. Когда-то я не могла найти даже минуты, чтобы хоть как-то выдохнуть. Твой папа…

– Как он, кстати? – перебила я маму. Сколько себя помню, моя мама никогда не могла «хоть как-то выдохнуть». Эта фраза прежде не имела для меня никакого смысла, а теперь я вдруг поняла, что сама чувствую нечто подобное: не могу «вдохнуть» свободно. И выдохнуть тоже. Значит, вот что мама имела в виду.

– А что ему сделается? – фыркнула мама. – Пивную, кажется, еще не закрыли.

– О, это понятно, – усмехнулась я. – Кто ж ее позволит закрыть! Наша пивная – это же достояние народа. Культурная ценность, место общественной жизни всего нашего района.

– Смейся-смейся, а я слышала, между прочим, что ваш дом на Карбышева все-таки снесут.

– Где слышала? – поморщилась я. – Опять в поликлинике болтают? Этот дом снесут только в одном случае, если жильцы сами в него динамиту подложат. Кстати, хорошая мысль. Надо только, чтобы никто не пострадал.

– Диана, я серьезно, – обиделась мамуля. – Мне Аркашка говорил. Он тебе не звонил, кстати?

– Не-а, – покачала я головой. Аркашка мне звонил все реже, хотя в первое время, когда я только переехала на улицу Расплетина, он частенько позванивал, и мы с ним болтали. Аркашка – мой сосед снизу в доме, который построил Джек… Шучу. В том доме, где я родилась, выросла, научилась всему, что могла, то есть курить, выпивать, ждать у моря погоды и прочим полезным вещам. Я родилась и выросла в старой пятиэтажке, стоящей торцом к бульвару Генерала Карбышева, в первом подъезде, расположенном как раз напротив пункта приема стеклотары, где собиралась и собирается по сей день вся алкогольная общественность нашего района. Моя квартира под номером тринадцать располагалась на пятом этаже, Аркашкина – прямо подо мной, а пивная прямо за углом, с другой стороны здания пункта приема стеклотары. Все эти обстоятельства никак не могли пройти бесследно для моей психики.

– Аркашка сказал, что ему в почтовый ящик положили какую-то бумажку. Ты вообще-то почту хоть проверяешь? Или все пустила на самотек? – строго спросила мама. Я, конечно, подтвердила, что почту из родного дома забираю так, что «будьте-нате». Раз в неделю, а то и чаще, что, конечно же, было полнейшим враньем. На Карбышева я не появлялась вообще.

– Мне ничего не присылали, но я на всякий случай еще раз проверю, – пообещала я маме.

– Не проворонь, а то переселят вас в какую-нибудь дыру, – пригрозила мама.

Я рассмеялась про себя. Честно говоря, большей дыры, чем дом моего детства, трудно себе даже представить. И еще одно обстоятельство делало отчий дом местом отвратительным: подруга. Та самая подруга детства, которая увела у меня мужа. Она жила в том же доме и в том же подъезде, только на первом этаже. С моим бывшим мужем. До сих пор. Так что, куда бы меня ни переселили, если в этой новой «дыре» не будет Катерины и Сергея Сосновских, я буду считать, что мне дали квартиру в раю.

– Я не думаю, что все так срочно. Столько лет ждали, и вот так вдруг. С чего бы?!

– Ну смотри, смотри. У тебя там жильцы живут?

– Живут, – кивнула я. Квартира сдавалась уже два года, с тех самых пор, как появился он, мой идеальный мужчина, а я окончательно переехала на улицу Расплетина. Квартира на Карбышева была в руинообразном состоянии, как и все в этом доме, уже больше десяти лет как ожидавшем своего сноса, так что много я за нее не просила, что очень устраивало противоположную сторону. Так, в любви и согласии, мы прожили все это время, даже не видясь. Деньги посылались на сберкнижку, и всем было хорошо. Мне хотелось только больше никогда туда не ходить.

– Не спалят они тебе квартиру?

– Если спалят, может, будет еще лучше, – хмыкнула я. – Хлама меньше.

– Какая-то ты взвинченная, – пожала плечами мама. – Значит, ты все решила насчет Мусяки? Ты уверена?

– Он не может провести всю жизнь, уткнувшись носом в мою грудь, – вздохнула я. – Он должен уметь как-то обходиться без меня.

– Ему только два года, можно же отдать его в садик и на следующий год, – вставила мама.

Я разозлилась. Услышать это из маминых уст, да еще после того, как она категорически отказалась сидеть со своим нежно любимым внуком Мусякой без присутствия хотя бы одного из родителей – это было просто оскорблением. Впрочем, разрушительная сила Мусяки была такая, что я отчасти могла бы маму понять. Если бы у меня было хоть какое-то время, чтобы что-то там понимать.

– Мам, ты просто не представляешь, как я устала. Мусякин – он, конечно, совершенно замечательный. Но я сплю по пять часов уже два года. Он днем ни минуты мне не дает спокойно побыть с собой. Он будит меня в шесть утра.

– Ладно-ладно, – отступила мама. – Раз ты так решила, значит, делай. У вас отличный садик прямо чуть ли не во дворе.

– Лишь бы место было, – продолжала я. – Не так сейчас просто получить место в саду.

– А что твой Владимир говорит? Он что думает?

– А что Владимир? Он не возражает, хотя ему это не так уж важно. Еще бы, Мусяка же его не дергает так, как меня. Владимир работает все время, пока мы с Мусякиным на ушах тут ходим. Видела бы ты, во что Мусякин вчера кухню превратил. Нашел пакет с мукой и рассыпал. А потом еще масла сверху налил. И думал, я буду радоваться и веселиться. А я вышла из кухни всего на пять минут!

– Нет, тогда точно – в садик, – сказала мама, явно стараясь мне угодить.

Она тоже души не чаяла в Мусяке, нашем сыне, официально названном Ванечкой, ее внуке, которого все кругом звали Мусякиным. Это было его первое слово. Он, видимо, так называл меня: Мусяка или что-то вроде того вместо традиционной «мамы». Мой Ванечка никогда не искал легких путей. Смешной зеленоглазый малыш с невероятно высокой разрушительной силой и удивительной способностью мусорить. Мой Мусякин, которого я так любила и которого теперь вот собиралась отдать в садик, чтобы не пойми зачем вернуть себе это самое пресловутое «свободное время».