Книга Долгий путь на Бимини - Карина Шаинян

Орел.

– Вот теперь можно браться за дело, – Клаус потер лоб и выжидающе взглянул на Элли. Девушка перестала улыбаться и слегка прикусила губу; ее лицо снова стало упрямым.

– Говори быстрее! – подогнал Клаус, слегка раздражаясь. – Видишь же, я занят!

– Мы с Гербертом собираемся сходить в кино, – Элли смотрела на отца с вызовом.

– Мы с Гербертом! – желчно повторил Клаус.

– Я просто зашла предупредить, – с хмурой решительностью объяснила Элли.

– У тебя куча дел, а ты идешь в кино с каким-то…

– Ты же знаешь, что дел у меня сегодня никаких. Аптека закрыта. Если кому-то срочно понадобится лекарство – ты и сам справишься…

Начинающий багроветь Клаус набрал в легкие воздуха.

– Твоя мама тоже… – зарокотал он, но Элли предупреждающе вскинула руку.

– Я – не моя мама. И я все равно пойду. Что бы ты ни говорил.

Вскинув голову и выпячивая челюсть, она вышла из кабинета.

Клаус покачал головой. С утра его мучило беспокойство, зудящее под ложечкой предчувствие необычных и важных событий. Вряд ли добрых: неожиданности редко бывают приятными. И вот пожалуйста: дочь отправляется в кино с молодым человеком. Ничего особенного, в конце концов, ей уже девятнадцать… ох, нет! двадцать лет. Но лучше бы она сидела дома: мало ли что может случиться на улице, особенно с такой девушкой, как Элли.

Это все индейская кровь, в который раз подумал Клаус. Будапештская родня еще год после свадьбы заваливала его возмущенными письмами, грозя всякими ужасами. Что же, в каком-то смысле они оказались правы. Его жена пропала без вести через три года после переезда в Клоксвилль и рождения Элли: просто вышла однажды из дома прогуляться – и не вернулась. А дочка… Нет, с дочкой все в порядке: симпатичная, умная девочка с приветливым характером, разве что слишком упрямая. Да, с его принцессой все в порядке. Но Клаусу все время казалось, что Элли уходит от него. Уходит все дальше, сама не зная куда, и однажды просто бесследно растает в воздухе, как когда-то – ее мать. Аптекарь никогда не понимал, что творится в голове его дочери. Одно Клаус знал точно: исчезновения Элли он не переживет и сделает все, чтобы она осталась рядом. Да, пойдет на все, – Клаус стукнул кулаком по столу так, что задребезжала горсть мелочи, и покосился на краешек обгорелой рукописи, торчащей из-под конторской книги.

Неожиданно лицо Клауса исказила болезненная гримаса, и аптекарь схватился за сердце. А вдруг Герберт сделает Элли предложение, и она согласится? Ведь все к тому идет… Тогда Клаус вообще не сможет присматривать за дочкой, и кончится тем, что Элли исчезнет до того, как он успеет расшифровать записи.

Аптекарь украдкой взглянул на игуану и высунулся на лестницу.

– Элли! – крикнул он.

– Ммм? – Элли выглянула из своей комнаты, зажимая в губах ярко-зеленую резинку и собирая короткие волосы в пучок.

– Пообещай, что вернешься не позже девяти. И пусть Герберт проводит тебя до самой двери.

Элли рассмеялась и принялась обвязывать хвост.

– Ну папа, он и так всегда…

– Элли Бриджит Нуссер! – возмущенно отчеканил Клаус.

– Ну хорошо, хорошо, обещаю…

Слегка успокоенный, Клаус вернулся к монетам. Первым делом нужно было понять, не относится ли его предчувствие к Элли. По ответам монеты выходило – сегодня с ней не случится ничего плохого. Тревога за дочь на время утихла, но чувство надвигающейся беды не оставляло аптекаря. Что-то близилось, огромное и пугающее, и Клаус не мог этого остановить, но мог попытаться узнать и подготовиться. Он тряс усами, сердито забирал в кулак нос, дудел обрывки из оперных арий и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Калиброванная монета глухо звенела по столешнице. Игуана сползла с коряги и укрылась за влажным кустиком бегонии. Солнце опустилось за кленовые кроны, и свет в окне из золотого стал зеленым.

В конце концов Клаус так умаялся, что уже не мог отличить орла от решки. С помощью длинной цепочки вопросов он выяснил, что события начнутся ранним вечером на вокзале. Кто-то прибудет в город? Да, сказала монета, и Клаус сердито хмыкнул. Поездом? Снова выпал орел. Клаус покачал головой. Клоксвилль не был важной станцией: пассажирские поезда останавливались в нем лишь дважды в день, утром и поздним вечером; но монета явно не имела в виду ни один из них. Аптекарь разочарованно бросил монету в общую кучу: опять сбилась настройка, и, похоже, давно. Только зря терял время.

Клаус сгреб деньги обратно в кошелек и уселся в кресло. Попытался читать – «Анатомия рептилий», книга старая, но полная надежных и ценных сведений, – но поймал себя на том, что думает о поездах. С шелестом перевернулась страница, но Клаус не заметил этого. Он думал об элегантных скорых с шелковыми занавесками на окнах; о громыхающих товарняках, груженых лесом, в клубах медной пыли; о шумных и медленных пассажирских, набитых едущими на побережье семействами; о длинных связках остро пахнущих цистерн. Кто и что кроется в железных недрах проходящих сквозь город составов? Что они несут? Никто не знает. Железнодорожник машет флажком, мигают огни семафоров, и поезд мчится дальше, насмешливо покачиваясь на стыках рельс…

Клаус поймал себя на том, что прислушивается. Железная дорога прорезала окраину Клоксвилля и уходила дальше на юг, к побережью, в крупные портовые города. Когда ветер дул с запада, в кабинете над аптекой был слышен редкий шум проходящих поездов, но сегодня было тихо. Так тихо, что Клаус слышал, как гулко толкается в уши кровь. Может, все же сходить на станцию? Вдруг расписание изменилось, или пустили новый пассажирский поезд? Стоит проверить: все равно в голове такая каша, что невозможно ни на чем сосредоточиться. А на вокзале, может быть, удастся что-нибудь разузнать…

Клаус сердито перевернул страницу. Просто разыгралось воображение. Так аптекарь сказал бы любому покупателю, пожалуйся тот на что-нибудь подобное, – и всучил бы флакончик валерьянки.

– Карлик вертит компас ловко,

Вот пиратская сноровка…

Детский голос звонко разносился по тихой улочке, засаженной конским каштаном. Сланцевая брусчатка тротуара была усыпана колючими оболочками и лоснящимися красноватыми плодами. Элли то и дело поддевала их носком туфли, каждый раз вызывая улыбку Герберта.

– Стрелка тычет, сделав круг,

В полный золотом сундук!

Рыжий мальчишка, похожий на лисенка, подошел к дереву, уткнулся лицом в шершавую кору и начал громко считать. Остальные дети бросились врассыпную, едва не сбив Герберта и Элли с ног.

– Тише, тише, – пробормотал Герберт, придержав чуть не споткнувшуюся на бегу девочку. Нагнал Элли и вновь взял ее под руку.

– Странная считалка, правда? – задумчиво улыбнулась Элли. – Никогда ее не понимала.

– Я тоже, – подхватил Герберт. – А помнишь, была еще… как же там… «Черный-черный галеон в темноте по воле волн»… Надо же, забыл, – развел он руками.