Книга Слуга Империи - Раймонд Фейст

Сейчас с Марой не было даже ее почетного стража — на официальную аудиенцию к Свету Небес воины не допускались. Она оглашала последнюю часть своего плана. Императорский писец, сидевший по правую руку от нее, торопливо запечатлевал речь властительницы для архива, пока эхо ее слов перекатывалось под сводами гулкого зала с блестящими полами из полированного мрамора. В этом необъятном чертоге, куда лился свет через огромный прозрачный купол и через широкие окна с рамами из золота и хрусталя, звук собственного голоса заставлял Мару почувствовать себя маленькой и слабой.

Закончив последнюю фразу, Мара низко поклонилась, выпрямилась и замерла в предписанной этикетом позе — скрестив руки на груди. Стоя позади низкого ограждения, за которое не разрешалось ступить ни одному просителю, она с трепетом ожидала, что скажет в ответ Свет Небес. Текли минуты, молчание затягивалось; Мара не смела даже глаз поднять из страха увидеть неодобрение на юном лице того, кто находился на вершине пирамиды.

— Многое из того, что ты предлагаешь, госпожа, основано лишь на догадках и рассуждениях, — промолвил наконец император тоном непререкаемой властности.

— Величество, это наша единственная надежда, — ответила Мара, не отрывая глаз от узоров на полу.

— Но это… неслыханно.

То, что Ичиндар подумал прежде всего о следовании традиции, а не о собственной безопасности, говорило о многом. Этот стройный юный монарх с торжественно-серьезным лицом не рвался к единоличной власти. Не был он также и чересчур робок, чтобы в трудный для себя час с ходу отвергнуть новые дерзкие идеи.

— Многое из того, что сделал ты сам, государь, также беспрецедентно, — заметила Мара, восхищаясь зрелостью и мужеством, гнездящимися в столь хрупком теле.

Ичиндар качнул длинными золотистыми перьями головного убора, выражая величавое согласие. Закутанный в сложное нагромождение одежд, он в точности следовал тягостным предписаниям этикета; бремя власти успело оставить на его лице свои отметины. Темные круги под зелеными глазами и щеки, запавшие от бессонных ночей, омрачали лицо, которое должно бы сиять беззаботностью. Блеск драгоценных камней, показная пышность обстановки не могли скрыть от Мары беспокойство духа, угнетенного тревогой. Как ни молод был Свет Небес, он не мог не понимать, что почва под ним менее надежна, чем зыбучие пески. Он не обманывал себя. Его сила коренилась в безмерном почтении, которое питал цуранский народ к особе императора, но, даже въевшееся в плоть и кровь, это чувство имело свои пределы. Среди девяноста предков Ичиндара были и такие, кто стал жертвой цареубийства, хотя это случалось чрезвычайно редко. Смерть императора сама по себе считалась доказательством того, что боги лишили Империю своего благословения. Это соображение остановило бы любого из властителей, который замыслил бы подобное злодеяние, кроме человека с безграничным честолюбием. Именно такого рода честолюбие, по убеждению Мары, снедало ее врага Тасайо. И сейчас в зале присутствовали те, кто усматривал в упразднении поста Имперского Стратега непростительное нарушение традиций, которое может послужить достаточным оправданием цареубийства.

Ясно сознавая, какую опасность навлекает она на себя, вступая на путь, все более и более уклоняющийся от привычного, Мара подняла глаза на венценосца.

— Величество, я говорю лишь о надежде. Я и сама могу обуздать разгул честолюбия Минванаби, но дорогой ценой. Тасайо придется осчастливить титулом Имперского Стратега. Тогда спор о белом с золотом решился бы бескровно и войска, стянувшиеся к Кентосани, смогли бы с миром разойтись по домам. Я готова признать, что это легкий путь. Избери его, и тебе никто не помешает забыть о Большой Игре, вернуть Высшему Совету его полномочия и отдаться божественному созерцанию. Но даже отрешившись от всякой личной вражды и от всех разногласии, я утверждаю, что так ты лишь оттянешь время. Минванаби на троне Имперского Стратега — это гарантия будущих распрей. — Почти не переводя дыхания, она продолжала:

— Я верю, что существует возможность уже сейчас найти иной выход, который позволит навсегда положить конец бессмысленному кровопролитию, пятнающему самую суть цуранской политики. Я верю, что честь не нуждается в бесконечной цепи убийств, совершаемых ради достижения верховенства. На нашем веку может больше не представиться другого такого случая постепенно перейти к более человечным основам правления. Смиренно заклинаю тебя подумать о смысле моих слов.

Даже с высоты трона взгляд зеленых глаз императора пронизывал Мару насквозь. Но поскольку он молчал, не высказывая своего мнения, с места поднялся жрец Джурана Справедливого. Мановение тонкой руки Ичиндара послужило знаком, что жрецу дозволено говорить.

— Мара из Акомы, тебе не приходит в голову, что твои речи могут быть не угодны небесам? Ты принадлежишь к древнему и уважаемому роду и тем не менее, похоже, решила поступиться фамильной честью. Ты кое-что пообещала Тасайо из Минванаби, но даже сейчас, в эту минуту, пытаешься нарушить священнейшую из клятв.

Гнетущий страх темным крылом коснулся сердца Мары. Она понимала, что ей может быть предъявлено обвинение в ереси, и ответные слова обратила исключительно к Свету Небес.

— Если я и отринула благословение предков, то смею сказать — это касается только меня. Я не преступила никаких законов; я ничем не оскорбила небеса. Во всем, что я сделала, во всем, что я заклинаю тебя принять во внимание, я руководствовалась благом Империи. — Переведя взгляд на жреца, она добавила:

— Даже если пострадает честь моей семьи, я готова на это ради служения Империи.

Ее заявление было встречено гробовым молчанием, затем среди горстки жрецов и советников поднялся шепоток. Жрец храма Джурана рухнул в кресло с видом глубокого потрясения.

Свет Небес устремил взгляд больших умных глаз на женщину, с гордым вызовом стоящую у подножия его трона.

После неторопливого раздумья он жестом потребовал внимания:

— Пусть никто из присутствующих не винит властительницу. Она не запятнала позором ни свой род, ни свое имя; наоборот, ее мужество и верность долгу делают честь Империи. Кто еще из тысяч властителей осмелился бы подступиться к нам с такой правдой?

Он помолчал, поднял руки и снял церемониальный венец. Сбоку вынырнул слуга и, преклонив колени, освободил императора от этой громоздкой ноши. Вместе с высокой, украшенной перьями короной Ичиндар, казалось, сбросил и протокольную скованность. Пригладив пальцами каштановые волосы, он принялся рассуждать вслух:

— Когда я впервые решился принять участие в Большой Игре, случилось это потому, что я видел: мой дядя Альмеко манипулирует Империей с единственной целью — удержаться на посту Имперского Стратега. В результате пострадали очень многие. Его жажда власти стала угрозой для нации… и для меня, — печально добавил он. — С помощью властителя Камацу и других я искал способа прекратить кровопролитие, и вот тогда передо мной встал вопрос: как мы живем? Я много думал об этом и теперь, кажется, отчасти понимаю твои побуждения.