Книга Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Более двух тысячелетий идея Преображения мира, которую подарил нам Иисус, была не востребована. Церковь без стыда и совести цинично эксплуатировала этот дар для укрепления собственной власти, и это продолжается по сей день.

Я попытался было остановить его.

– Ты раскрой, – не унимался Жора, – пораскрой свои глазоньки: маммона придавила к земле людей своим непомерно тяжелым мешком. Золото, золото, золото… Потоки золота, жадность, чревоугодие… Нищета паствы и изощренная роскошь попов. Не только церковь – весь мир твой погряз в дерьме. Какой черный кавардачище в мире! Мерой жизни стал рубль. «Дай», а не «На» – формула отношений. И все это длится тысячи лет. Весь мир стал Содомом и Гоморрой. Эти эпикурейцы снова насилуют мир своими сладострастными страстями. Они не слышат и слышать не хотят Христа. Его притчи и проповеди для них – вода. Они не замечают Его в упор. Они строят свое здание жизни, свой карточный домик из рублей, фунтов, долларов… На песке! Это чисто человеческая конструкция мира. Спички у тебя есть?

– Держи.

Жора чиркнул спичкой о коробок и поднес огонек к трубке.

– Да, – сказал он, наконец, прикурив, – карточный домик. Это чисто человеческая конструкция мира, – повторил он, – в ней нет ни одного гвоздя или винтика, ни одной божественной заклепки, все бумажное, склеенное соплями.

Жора даже поморщился, чтобы выразить свое презрение к тому, как строят жизнь его соплеменники.

– И как говорит твой великочтимый Фукидид…

– Фукуяма, – поправляю я.

– Фукуяма? – удивляется Жора.

Я киваю.

– Не все ли равно, кто говорит – Фукидид, Фуко, Фуке или твой непререкаемый Фукуяма. Важно ведь то, что говорит он совершенно определенно: без Иисуса мы – что дым без огня.

– Я не помню, чтобы Фукуяма или Фукидид, – произношу я, – хотя бы один раз в своих работах упоминали имя Иисуса.

Жора не слушает:

– Только беспощадным огнем Иисусовых мук можно выжечь дотла эту животную нечисть. А лозунги и уговоры – это лишь сладкий дымок, пена, пыль в глаза… Верно?

Он уже не раз клеймил этот мир самыми жесткими словами, и всякий раз едва сдерживал себя, чтобы не броситься на меня с кулаками. Будто бы я был главной причиной всех бед человечества. Его нельзя обвинять в чрезмерном усердии, у него просто не было выбора: без Христа мир не выживет! И каковы бы ни были причины, побудившие его сделать этот шаг, он искренне надеялся на благополучный исход. Что это значит, он так и не объяснил.

– Современный мир… В нем же нет ничего человеческого. Скотный двор и желания скотские. Ni foi, ni loi![57]. Его пещерное сознание не способно…

Это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira[58].

Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая, затем:

– Они живут так, словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд – это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, Он обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль… И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся… Вся эта пена схлынет как… И если мы не хотим…

Он захлопал ладонью по карманам.

– Спички дай…

Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить.

– Они в твоей левой руке.

Он снова раскурил потухшую трубку.

– …а главное – технология достижения совершенной жизни, – продолжал он, – она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген – это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами – край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра – Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества – Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum – нерв вещей! Ты это понимаешь? Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности.

Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал:

– Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног… Мы же ором орали… Отдали ему свое сердце… И что же?!. Он был и остается глух… Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы – вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее…

– Что сделали?

– Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто…

Видно было, как тщательно Жора подбирал слово для характеристики своих соплеменников.

– …испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты…

От такого отчаяния Жора даже поморщился.

– Невыносимо видеть, – продолжал он, – как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни!

Секунду длилось молчание, затем:

– Или – или, – едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора, – или они нас, или…

Его вид был красноречивее всех его слов.

– И вот еще что, – Жора поднял вверх указательный палец правой руки, – у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня – это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг.

Я вдруг открыл для себя: он зарос! И теперь был похож на состарившегося Робинзона Крузо. Казалось, что на голову ему надели соломенного цвета парик, а рыжая, с полосками проседей по щекам, борода прятала большую часть лица, оставляя лишь сухие губы, нос и глаза, и эти горящие страстью глаза, ставшие вдруг как два больших синих озера среди знойной пустыни. Я вдруг заметил: за последние дни Жора сильно сдал. Его шея с большой родинкой над сонной артерией казалась тоньше даже в незастегнутом вороте синей сорочки, а любимая, изношенная почти до дыр на локтях, джинсовая куртка болталась на нем, как с чужого плеча. Он и дышал, казалось, реже. И только руки, только его крепкие руки с крупными венами свидетельствовали о буре в жилах этого могучего тела. Всегда спокойные и уверенные пальцы были в постоянном поиске: они уже не могли жить без дела. Я знал: он уже закипал. Его кровь, разбавленная теперь не сладким вином, но крутым кипятком, может быть, даже царской водкой, уже проступала сквозь поры мятущегося нетерпения. Он пока еще тихо неистовствовал, но яростное влечение к почти осязаемой цели будило в нем неистощимые силы Молоха! Я сказал бы, что это была свирепость апостола, устремившегося на спасение самого Христа. О движениях его души можно было судить и по тому, как горели его глаза: этот взгляд прожигал насквозь!