Книга Детская книга - Антония Байетт

Она взяла один из дандженесских камней и ударила по небольшому потиру. Тот поцарапался, но не погнулся. Гедда по-прежнему была одна в высоком зале. Она швырнула на пол филигранную ложечку для причастия — вышло тихо из-за бархатного ковра, приглушившего звук. Гедда обратила все внимание на канделябр.

Вот он перед ней — неповторимый, загадочный, энергичное сплетение драконов, бесенят, листьев, шлемоносных воинов. Ужасно странное ощущение. Она вспомнила, как Том в древесном доме читал вслух Теннисона. Канделябр был подобен вратам, ведущим в Камелот.

…переплетенья

Ветвей, драконов и эмблем эльфийских

Пришли в движенье, бурно закружились; обратясь к Гарету,

Вскричали слуги: «Принц, врата живые!»[118]

И Гедда действительно узрела в канделябре метаморфозы, карабканье, мельканье. Надо его уничтожить. Вместо этого она глупо швырнула в него дырчатый камень Тома. Камень отскочил от зверя, которого разил кинжалом гном. Гедда упала на колени, и тут с топотом и скрипом вбежали охранники и не слишком бережно подняли ее на ноги.

Ее заперли в полицейском участке, а потом судили. Она знала, что от нее разит страхом, и потому на скамье подсудимых стояла прямо, хотя дрожь сотрясала ее сверху донизу и снизу доверху, словно в родах. Несколько женщин из Социально-политического союза пришли ее поддержать, и то, что они ожидали от нее бесстрашия, было частью пытки. Гедда не попросила о встрече с родными. Ее приговорили к году тюремного заключения за повреждение казенного имущества и отправили в Холлоуэйскую тюрьму.

В камере была Библия и книга под названием «Домашняя жизнь христианской семьи». Это ненадолго развеселило Гедду. Ей позволили принять горячую ванну, которая ей была очень нужна, и выдали поношенную, не по размеру одежду, которая тоже была очень нужна, так как ее собственная пропиталась потом испуганного тела.

Она знала, что должна отказаться от еды. Но не знала, хватит ли у нее мужества отказаться от питья. Она стала ходить. Взад-вперед, взад-вперед. Стены смыкались и давили ее. Она рыдала и продолжала ходить. Она решила отказаться от питья, невнятно думая, что от этого умрет, чего ей, кажется, и хотелось. Она ходила. Ходила. Падала и снова вставала на ноги.

Ей, как всем голодающим, принесли поднос с баночкой говядины в желе марки «Брэнд Эссенс», яблоком, свежим хлебом и маслом, стаканом молока. Гедда ни к чему не притронулась. Она ходила.

Принесли трубки, кляпы, жидкость с комками (немецкий «санатоген»), Гедда не боролась — ее била слишком сильная дрожь, но после кормления ее немедленно стошнило на надзирательницу. Гедду отшлепали, как ребенка, — наказали за неопрятность.

Однажды — это было хуже всего — Гедда начала думать о баночке говядины в желе. Говядина была непреложным фактом, словно бы уже свершившимся. Она должна съесть это желе. Не должна. Должна. Она ходила. Взад-вперед. Остановилась и взяла ложку.

Вкус на обложенном языке был невыносимо ярок. Ложку за ложкой Гедда заглотала все, что было в баночке. Вошла женщина и сказала — в ее голосе Гедде почудилось презрение:

— Вот это тебе пойдет на пользу, наконец-то ты сделала хоть что-то разумное.

Гедда рыдала, ее рвало, ее снова шлепали. Теперь она знала, что опозорилась и что нельзя было нарушать голодовку. Она ходила, в нее вливали отвратительное пойло, она извергала его и снова ходила. Если держать воронку выше или ниже, чем надо, кормление причиняет боль и вызывает удушье, поскольку еда попадает в не предназначенные для нее места.

Гедду выпустили в июле по «Акту кошки и мышки» для поправки здоровья, чтобы затем посадить снова, уже без опасности для жизни.

Гедду встречала группа женщин. Несколько суфражисток, которые знали все о том, как мыть, выхаживать и медленно откармливать выздоравливающих мучениц. И сестра. Доктор Дороти Уэллвуд старалась не показывать своего ужаса при виде потрескавшихся губ, налитых кровью глаз и острых костей, едва ли не протыкающих кожу.

— Ты себя чуть не убила, — сказала Дороти. — Мы должны привести тебя в порядок.

Гедда что-то бормотала о мясном желе.

— Ты хочешь мясного желе? — спросила Дороти.

Гедда зарыдала. И сказала, что Дороти не поймет.

— Я все испортила.

— Испортила бы, если бы умерла. А уж я позабочусь, чтобы этого не случилось.

IV

Свинцовый век

50

В мае 1914 года Дягилев привез на триумфальный сезон в театр «Друри-лейн» русский балет на музыку Рихарда Штрауса. Они давали «Ивана Грозного» и «Иосифа» Штрауса. Руперт Брук пошел смотреть; и все блумсберийцы тоже; и Ансельм Штерн с сыновьями и Штейнингом. Последнее представление, 25 июля, было двойное: показали разом «Иосифа» и «Петрушку», балет, который кончается трагической смертью живой куклы. В тот вечер австрийский посол не принял ответа сербов на свой ультиматум и отбыл домой. Штерны тоже отправились домой. «Лучше проявить осторожность, — сказал Ансельм. — Назревает конфликт».

31 июля Германия послала ультиматум России, объявила Kriegsgefahr, угрозу войны, и начала мобилизацию мужчин. Социалисты всего мира сплотились вокруг Жана Жореса, который все еще надеялся на всемирное антивоенное восстание трудящихся. В тот вечер Жорес ужинал в «Кафе Круассан» на Монмартре, и молодой человек, до того следивший за ним весь день, застрелил его из пистолета. Жорес умер через пять минут. 1 августа, в день, когда стало известно о его смерти, была мобилизована французская армия.

Лондонский Сити, обеспокоенный возможными последствиями для рынка золота, послал делегацию к Ллойд Джорджу с сообщением, что «финансовые и торговые круги лондонского Сити всецело против участия Британии в войне». Никто не ожидал войны. Никто не был к ней готов. Финансисты верили: в мире действуют финансовые и экономические силы, и он устроен таким образом, что политические силы подчинены экономическим структурам, нацеленным на процветание и рост. Ллойд Джордж заметил: «Испуганные финансисты — зрелище отнюдь не героическое. Однако будем снисходительны к людям, которые были миллионерами с кредитом прочнее земного шара, опоясанного их владениями, и вдруг обнаружили, что их будущее разнесено на куски бомбой, брошенной наугад безрассудной рукой». Журнал «Экономист» советовал сохранять строгий нейтралитет. Ссоры на континенте «должны заботить нас не более, чем конфликт Аргентины и Бразилии или Китая и Японии».

Саки, автор стольких рассказов о диких и безответственных детях, попирающих респектабельность в английских садах, лесах и свинарниках, написал «Когда пришел Вильгельм» — мрачно-сатирическую повесть о том, как английское общество успешно приспосабливается к правлению Гогенцоллерна. Кульминацией сюжета был запланированный парад бойскаутов: они должны были пройти церемониальным маршем мимо немецкого императора и памятника его бабушке перед Букингемским дворцом. Император ждал. Ждал. Но марширующих детей под реющими флагами все не было видно. Английским мальчикам была небезразлична честь Англии. Непослушных детей не так просто подчинить.