Книга Религия - Тим Уиллокс

— Капитан Тангейзер, — сказал Ла Валлетт, — как прошел день?

— Победа за вами.

Ла Валлетт кивнул и спешился. Он берег раненую ногу, но все равно стремительность магистра поражала. Ла Валлетт вынул из ножен меч. Тангейзер вопросительно поглядел на него.

— Вы хотите избавиться заодно и от меня? — спросил Тангейзер.

Ла Валлетт засмеялся. Тангейзер никогда раньше не слышал, чтобы он смеялся. Это был смех пирата. И кое-кого еще. Это был смех человека, способного отправить на смерть тех, кого он любит, всего лишь ради каких-нибудь чудовищных идеалов. Ла Валлетт отрицательно покачал головой.

— Нет более подходящего места, чем поле боя, — сказал он, — чтобы провести обряд посвящения в рыцари.

Тангейзер уставился на него.

— Я знаю, что вы мало перед кем в этом мире преклоните колени, — продолжал Ла Валлетт. — Встанете ли вы на колени перед князем Религии?

Тангейзер продолжал смотреть на него во все глаза.

— Или вы сомневаетесь, что сделать подобный подарок в моей власти? — спросил Ла Валлетт.

— Нет, — ответил Тангейзер, наконец выводя свой разум из оцепенения. — Я просто не вполне понимаю, что это будет означать для меня. Я не хотел бы давать обетов, которые не смогу сдержать. Я уже делал подобные ошибки в прошлом.

На Ла Валлетта, кажется, произвела впечатление подобная щепетильность.

— Когда орден хочет наградить кого-то за некую службу, он может даровать ему звание рыцаря благочестия. Обычное требование подтвердить благородное рождение при этом снимается — в данном случае в нем отпадает необходимость, испытательный период отменяется, и вы не обязаны посвящать всю жизнь исполнению монашеских обетов. Но тем не менее вы принадлежите к Религии, и, где бы ни собрались ваши собратья, вы имеете полное право разделить с ними хлеб и вино.

Тангейзер обдумал его слова.

— Я буду вправе заниматься торговлей?

— Только один Ватикан богаче Религии, — сказал Старки. — А после столь славной победы наши доходы могут оказаться даже выше, чем у курии, хотя его святейшество вряд ли об этом узнает.

— А смогу ли я называть себя «шевалье» или каким-нибудь другим, столь же высоким, званием?

— Разумеется, — сказал Ла Валлетт. Пиратская улыбка отразилась в его глазах. — И еще вы будете неподвластны гражданским законам.

Тангейзер сумел сдержаться и не разинуть рот. Ну какое еще братство преступников может быть устроено лучше?

— Значит, закон не властен над братьями ордена?

— Вы будете отвечать только перед нашими законами, — пояснил Ла Валлетт. — Поскольку вы единственный человек, оставшийся в живых после пребывания в Гуве, я уверен, вы будете их соблюдать.

Но, рискуя показаться неблагодарным, Тангейзер все-таки спросил:

— А целибат соблюдать обязательно?

— Нет, не обязательно. Хотя лично я рекомендовал бы, если вы хотите прожить долгую жизнь.

Тангейзер опустился на одно колено и расправил плечи.

— В таком случае, ваше преосвященство, можете с легким сердцем опустить ваш меч.

* * *

Суббота, 8 сентября 1565 года — Рождество Пресвятой Богородицы

Мдина

Теперь, когда рядом не было защитных стен, не было траншей, не было ружейной стрельбы — и жаждущих человеческой крови патрулей со всех сторон, — Тангейзер вдруг понял, насколько мал остров Мальта. Расстояние между Эль-Борго и Мдиной, преодолеть которое еще недавно казалось подвигом, достойным Одиссея, составляло какие-то восемь миль. Дав отдых лошадям и подкрепившись едой и вином, Тангейзер с Орланду ехали по уходящей в гору дороге на звук бесчисленных колоколов. По дороге им попадались многочисленные ликующие толпы, словно где-то распахнули ворота гигантской темницы, и теперь ее узники были вольны идти, куда пожелают. Но Тангейзер был мрачен, он не обращал внимания на радостные крики, и Орланду, ехавший рядом с ним, заметил его состояние.

— Ты сердишься на меня? — спросил он.

Тангейзер внимательно посмотрел на него. Мальчик был перевозбужден, как пес на скотобойне. Если и был кто-нибудь, переживший все это безумие и оставшийся таким, каким был прежде, то это Орланду. Он был здоров телесно, обладал живым умом, и — насколько было известно Тангейзеру — никакие убийства и жестокости не отягчали его бессмертную душу. Тангейзера вдруг осенило, словно гром среди ясного неба, что во всем этом есть немалая заслуга лично его, и от этой мысли настроение несколько улучшилось.

— Скажем так, — начал он. — Если бы я знал, во что обойдется мне твое существование — а я даже не подозревал, что возможно пролить столько крови, пота и слез, — я приехал бы на Мальту еще двенадцать лет назад и придушил бы тебя прямо в колыбели.

Орланду вздрогнул, будто его ударили, и Тангейзер усмехнулся.

— Если нам предстоит путешествовать вместе, — сказал он, — придется тебе привыкнуть к моим шуткам, которые обычно бывают мрачноваты.

— Так, значит, ты не сердишься.

— А разве ты давал мне повод?

— Тогда почему же ты хотел бы придушить меня в колыбели?

— Когда мы встретились с тобой в проклятом дворе Сент-Эльмо, я сказал тогда, что ты заставил меня поплясать. В то время я не знал, что эта джига только начинается. Зато теперь, когда она почти завершилась, могу сказать, что твое присутствие оправдывает каждый ее кровавый шаг.

Он подумал об Ампаро. И о Борсе. Нет, не каждый шаг. Но мальчик ни в чем не виноват. Если Орланду и не понял ни слова из его речи, это не из-за нехватки сообразительности. Зато он уловил самую суть.

— Значит, мы все еще друзья.

— Конечно, парень, — ответил Тангейзер. — Наверное, ты единственный настоящий друг, какой у меня еще остался.

— Мне жаль, что англичанин погиб, Борс из Карлайла. Он тоже говорил, что мы с ним друзья.

— Так оно и было. Должно быть, его последняя вылазка была настоящим представлением.

— О господи, — произнес Орланду, широко раскрыв глаза. — Один на четверых! На четверых рыцарей! Это было ужасно. Потрясающе. Но зачем?

— Затем, что это были ненастоящие рыцари — предатели, прогнившие до мозга костей, не меньше, — к тому же враги Ла Валлетта и всех остальных.

— Как так — предатели, прогнившие до мозга костей?

— Эту историю я расскажу тебе в другой раз. — Он серьезно посмотрел на него. — Ты должен хранить все, что видел, в тайне. Немногие люди способны держать язык за зубами, хотя кажется, будто это совсем несложно, зато подобное умение сослужит тебе добрую службу.

— Это как притворяться, — сказал Орланду.

— Именно, именно так.

— Но друг с другом друзья не должны притворяться, — заметил Орланду.