Книга Политолог - Александр Проханов

— Но как я узнаю, где готовится преступление? — спросил он растерянно. — Что это за место на юге России?

— Не могу вам точно сказать, — ответил гость. — Когда Потрошков говорил о каком-то многолюдном селении, я смотрел на его подбородок. Там, на зеленоватом экране, отчетливо виднелась надпись: «Беслан… Школа № 1… Улица Коминтерна». Где это, я не знаю. Вам предстоит узнать. Еще на подбородке возник какой-то пожилой мужчина в черной шляпе, с орденскими ленточками на груди. Какая-то молодая женщина с розовым цветком в петлице. Какой-то маленький мальчик с портфельчиком, на который был наклеен смешной желтый утенок. Теперь я ухожу. Ищейки Потрошкова могут нагрянуть в любую минуту. Прощайте…

Человек-Рыба походкой лесного зверя прокрался к окну. Растворил, осторожно выглядывая. Убедился, что улица пуста. Кинулся головой вниз и исчез верхом на лиане. Стрижайло обморочно смотрел ему вслед.

Остался один, в ночи, потрясенный услышанным. Весть о предстоящем злодеянии царя Ирода подтверждалась тремя независимыми источниками. Он сам слышал мимолетную фразу Потрошкова о преступлении «против человечности», которое тот замышляет. Свирепый эмиссар Масхадова произнес кромешную фразу об «отсеченных детских головах, которые покатятся, как биллиардные шары». Человек-Рыба пренебрег смертельной опасностью, чтобы поведать об ужасной угрозе. Эта угроза касалась не только неведомых детей. Она направила заостренный гарпун в «иную жизнь», где оставалась любимая женщина и любимый сын, свидание с которыми было столь желанно. Человек-Рыба таинственным образом оказался в райской стране, где — просека с летящей сойкой, окруженной прозрачным сиянием, глухое болото с фиолетовым лосем, деревенский дом с белой печью, половиком и картиной, на которой он, Стрижайло, спит и видит божественный сон. Все вместе побуждало к свершению подвига. Искупительному деянию, которым бы он искупил смертельный грех прошлой жизни, очистился от прежних пороков и, тем самым, исполнил замысел Бога, изгнавшего из него змея.

«Беслан… Бугуруслан… Бугульма…» — вертелись в уме названия. Он залез в интернет и быстро нашел искомое, — Кавказ, Северная Осетия, Беслан.

Сомнений не было. Там, 1-го сентября, в день начала школьных занятий, сатанинская воля Потрошкова замышляла злодеяние, которым перевертывались представления человечества о добре и зле. Туда лежал его путь.

глава тридцать шестая

Поезд, на котором добирался Стрижайло, прибыл во Владикавказ ранним утром, когда далекие горы еще розовели в заре, и на них лежали чудесные синие тени, — то ли горный снег, то ли последний сумрак ночи. Привокзальная площадь напоминала восточный базар — многолюдье, смуглые черноволосые женщины с сочными губами и лиловыми, навыкат глазами, усатые, с синей щетиной мужчины, запах вянущих цветов, перезрелых, отекающих соком фруктов, лотки, музыка, лубочные изображения Святого Георгия, карусель машин, и над всем — высокий перламутровый отблеск, какой бывает на морской раковине. Стрижайло взял такси, — «жигуленок» с продавленными сидениями и огромным тяжелым возницей, едва помещавшемся в тесной машине.

— Где-то я вас видал, — тут же заметил тучный, плохо побритый шофер, ловко крутя баранку, — Вы не племянник Тагира Кучкарова? Очень похожи. Куда вас в Беслане?

— Мне в школу, к началу занятий.

— В Первую школу? Во Вторую? Я Первую школу в Беслане кончал, — таксист, исполненный утреннего благодушия, непременно хотел обнаружить хоть какую-нибудь общность с пассажиром, справедливо полагая, что все люди на земле связаны близким или дальним родством, или хоть раз где-нибудь да встречались.

Беслан оказался сразу в окрестностях Владикавказа, — чистый, зеленый, умытый, с влажными тротуарами, по которым двигалось много нарядных людей, — молодые женщины, дети, с букетами цветов, с ранцами и портфелями. Все были воодушевлены, выходили из подъездов, вовлекались в общее, в одну сторону, движение. Из окна автомобиля Стрижайло увидел надпись на стене дома: «Улица Коминтерна», что соответствовало примете, сообщенной Человеком-Рыбой. Испуганно дрогнуло сердце. Пророчество начинало сбываться. Такси остановилось перед школой, чей двухэтажный фасад желтел среди деревьев. На площадке было пестро от букетов, снующих школьников, звучали бравурная музыка, пронзительный, усиленный мегафоном голос.

— Я эту школу кончал в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году, — произнес таксист, принимая деньги, любовно оглядывая невзрачный, чуть подновленный фасад.

Стрижайло, робея, страшась немедленного осуществления пророчества, прошел за ограду на просторную площадку, где готовилась праздничная церемония. Густая толпа родителей окружала площадку, оставляя свободное место, на которое матери выпускали первоклашек, — совсем еще маленьких мальчиков и девочек. Выпуская материнские руки, те пугались, растерянно топтались, но их тут же подхватывали более старшие, вели, выстраивали в ряды. Ученики роились, перебегали с места на место, шалили. Создавали подобие шеренг, которые тут же рассыпались, что вызывало неудовольствие властной немолодой женщины с мегафоном, командующей построением.

Это трогательное и бестолковое скопище, обилие букетов, нарядных костюмчиков, красивых платьев вдруг успокоило Стрижайло. Здесь, на школьном дворе, происходило извечное, вмененное всеми живому действо, — обучение новых, вступавших в жизнь поколений. Передача заветов, приемов и правил жизни, которые стараниями педагогов переносились из рода в род, из века в век, поддерживая существование племени и народа. Он вдруг вспомнил себя, — свое первое появление во дворе московской кирпичной школы, куда привела его бабушка. Свое волнение, пугливое нетерпение, бабушкино торжественное, полное гордости и умиления лицо. Это воспоминание окончательно развеяло сумеречный страх, безумное ожидание. Слава Богу, все оказалось надуманным, угроза — мнимой, и его скоропалительная поездка на юг в душном поезде с полубессонным бредом искупалась сейчас видом милых шаловливых детей, исполненных торжества родителей, желтоватым, очень простым, без прикрас, фасадом школы, деревьев, длинной пристройки с высокими окнами, где, видимо, размещался бассейн или спортивный зал.

Он дождется, когда выстроятся, наконец, ряды, возрастая от крошечных, с большими головами, первоклашек, до десятиклассников, почти уже юношей и девушек, исполненных свежего, пленительного обаяния. Прозвучит приветственная речь директрисы, властной матроны с мегафоном. Побегут первоклашки дарить учителям свои букеты. Резко и призывно раздастся звонок, увлекая детей в широко распахнутые двери школы. Матери и отцы, иные с грудными детьми, бабушки и дедушки, помолодевшие и упоенные, станут покидать школьный двор. А он отправится в какой-нибудь ресторанчик, в кавказскую харчевню все с тем же лубочным Святым Георгием на стене. Съест шипящее, смуглое мясо, запивая красным вином. И мир вокруг покажется осенним натюрмортом, — золотисто-фиолетовым, как спелая дыня, лежащая рядом с гроздью винограда.

Успокоенный, он рассеянно и умиленно рассматривал людей, их ярко выраженный расовый облик. Словно во всех этих женщинах, мужчинах и детях был отпечаток единого лика, — их праотца. С большими глазами, черным блеском волос, смугло-румяной кожей, с величественной статью прекрасный наездник доскакал до кавказских гор, поразил копьем кольчатого змея и остался здесь жить, дав потомство породистых красивых людей.