Книга Грот танцующих оленей - Клиффорд Саймак

Сидя здесь, на берегу, Латимер припомнил странную группу берез и вдруг, без всякого явного повода, сообразил, что же в них было странного, приковывающего внимание: обостренный взгляд художника уловил искажение перспективы. Нахмурясь, он старался развить догадку, решить, что же именно делало перспективу искаженной. Но что бы там ни было, сейчас прийти к четкому выводу не удавалось.

Латимер приметил еще один агат и сделал несколько шагов, чтобы подобрать камень, потом высмотрел чуть дальше по берегу еще один. Выходит, тут был девственный, нетронутый рай для охотника за минералами. Он сунул добычу в карман и зашагал вдоль берега, но, примечая другие агаты, уже не останавливался. Когда-нибудь позже он, если приведется, посвятит азартной охоте за агатами несколько часов.

Когда он наконец покинул берег и пошел вверх по склону, то сразу же увидел Джонатона: старик сидел в кресле на веранде, обегающей задний фасад. Преодолев подъем, Латимер нашел себе такое же кресло и сел рядом.

— Видели гагарок? — осведомился Джонатон.

— Целых четыре штуки, — ответил Латимер.

— Бывает, что берег кишмя кишит ими. А бывает, что неделями ни одной не встретишь. Андервуд и Чарли пошли поохотиться на вальдшнепов. Наверное, вы слышали выстрелы. Если охотники не замешкаются, у нас на обед будет жаркое из дичи. Вы когда-нибудь пробовали вальдшнепа?

— Лишь однажды. Много лет назад. Когда поехал с приятелем в Новую Шотландию на ранний осенний перелет.

— Вот именно. В наше время они остались только там да еще в нескольких диких местах. А здесь они водятся на каждом болоте, чуть не под каждой ольхой.

— Где все остальные? — поинтересовался Латимер. — Когда я вылез из постели и спустился позавтракать, в доме не было ни души.

— Женщины отправились за ежевикой. Это у них в обычае. Все же какое-никакое, а занятие. Вообще-то ежевичный сезон кончается, но собирать еще можно. Не сомневайтесь, они вернутся вовремя, и у нас вечером будет ежевичный пирог. — Джонатон причмокнул. — Жаркое из дичи и ежевичный пирог. Надеюсь, вы достаточно проголодаетесь.

— Вы когда-нибудь думаете о чем-нибудь, кроме еды?

— О многом и разном. Вся суть в том, что тут хватаешься за любой повод задуматься. Размышляешь — и вроде занят. Однако разрешите спросить: стало вам хоть немного легче, чем было вечером? Остались еще какие-нибудь неотложные вопросы?

— Один, пожалуй, — признался Латимер. — Я оставил у подъезда свою машину. Кто-нибудь найдет ее без хозяина и будет недоумевать, что случилось.

— Ну уж об этом, по-моему, беспокоиться нет нужды, — ответил Джонатон. — Кто бы ни стоял за всем этим, о машине они не забудут. Наверняка я, конечно, ничего не знаю, но догадываюсь, что еще до рассвета вашу машину оттуда убрали и ее найдут брошенной где-нибудь в другом месте, быть может за сотни миль. Люди, с которыми мы имеем дело, заботятся о таких деталях автоматически. Им вовсе ни к чему нагромождать инциденты вокруг этого дома или любого другого конкретного адреса. Машину вашу найдут, вас объявят пропавшим без вести и начнут розыск. А когда он не даст результатов, вас просто занесут в списки бесследно исчезнувших — каждый год таких набирается не один десяток.

— Что подсказывает новый вопрос, — сказал Латимер. — Многие ли из этих исчезнувших оказываются в подобных домах? Ведь, наверное, он не единственный в своем роде…

— Откуда нам знать? — вздохнул Джонатон. — Люди выбывают из игры по множеству разных причин.

Минуту-другую они сидели молча, разглядывая ширь лужайки и океана за ней. По склону стремглав проскакала белка. Вдалеке перекликались птицы. Неумолчно гудел прибой. Наконец Латимер произнес:

— Вчера ночью вы сказали мне, что нам нужна новая философия, поскольку все старые стали несостоятельными.

— Сказал, не отрекаюсь. Мы сегодня живем в обществе, насквозь подконтрольном и регламентированном. Крутимся в тисках ограничительных правил, то и дело сверяясь с множеством номеров — на карточках социального страхования, на налоговых декларациях, на кредитных карточках, на текущих и пенсионных счетах и на всяких других бумажках. Нас сделали безликими — и в большинстве случаев с нашего собственного согласия, поскольку эта игра в номерочки на первый взгляд делает жизнь проще, но главное в том, что никто не хочет ни о чем беспокоиться. Нам внушили, что всякий, кто обеспокоен чем бы то ни было, — враг общества. В сущности, мы выводок скудоумных цыплят — мы машем крыльями и суетимся, кудахчем и повизгиваем, а нас все равно гонят по дорожке, проложенной другими. Рекламные агентства втолковывают нам, что покупать, пропагандисты учат нас, что думать, и, даже сознавая это, мы не протестуем. Иногда мы клянем правительство — если набираемся храбрости клясть что бы то ни было вообще. А по моему убеждению, если уж проклинать, то не правительство, а скорее воротил мирового бизнеса. На наших глазах поднялись межнациональные корпорации, не подвластные ни одному правительству. Они мыслят глобальными категориями, строят планы планетарного размаха, они смотрят на человечество как на резерв рабочей силы и потребительский рынок. Ну и, пожалуй, отдельные представители человечества могут их интересовать как потенциальные инвесторы, но не более того. С моей точки зрения, это серьезная угроза человеческой свободе и человеческому достоинству, и нужен новый философский подход, который помог бы нам с нею справиться.

— Но если бы вы создали такую философию, — заметил Латимер, — она стала бы угрозой для этих самых воротил.

— Далеко не сразу. А может, и никогда. Но с годами, надеюсь, она приобрела бы какое-то влияние. Дала бы старт иному мышлению. На большее я не претендую. Никакой философией власть бизнеса не поколеблешь — для этого понадобилось бы что-то вроде социальной революции.

— Но эти воротилы, о которых вы говорите, — люди дальновидные и предусмотрительные, не так ли? Что, если они решили не рисковать? Слишком многое для них поставлено на карту, чтобы они согласились даже на минимальный риск.

— Не хотите ли вы сказать…

— Совершенно верно. По крайней мере, догадка не хуже других.

— Я и сам думал об этом, — признался Джонатон, — но отверг идею в зародыше. Она чересчур прямолинейна. Да и смысла особого в ней не нахожу. Если бы им приспичило убрать кого-то с дороги, они нашли бы тысячу более простых способов.

— Ни один другой способ не дал бы таких гарантий. Здесь нас не отыскать никому и никогда. Ведь трупы можно рано или поздно обнаружить.

— Я был далек от мысли об убийстве.

— Ладно, — не стал спорить Латимер, — это была шальная догадка. Очередная гипотеза, и только.

— У нас тут разработана еще одна теория, о которой вам пока не говорили. Думаю, что не говорили. А если это социологический эксперимент? Различные группы людей помещают в необычные ситуации и наблюдают за их реакциями. При этом нас изолируют, чтобы ситуация воздействовала на нас в чистом виде, без помех со стороны современного мира.