Книга ГУЛАГ - Энн Эпплбаум

Старшим зачастую трудно было понять младших. “Они все еще жили психологией 1940‑х годов – партизанской психологией. Уж если такой массе народа не удалось добиться освобождения с оружием в руках – то какой смысл писать бумажки?”[1924] Но старики все еще были способны воодушевлять молодых своим примером. Такие встречи способствовали формированию людей, которые во второй половине 1980‑х организовали национальные движения, внесшие вклад в распад Советского Союза. Вспоминая два года, проведенные в лагерях в начале десятилетия, грузинский активист Давид Бердзенишвили сказал мне, что таким, как он, гораздо труднее, чем сидеть, было бы служить в советской армии.

Упрочились не только личные связи, но и контакты с внешним миром. Это очень хорошо иллюстрирует “Хроника текущих событий” за 1979 год. Она содержит, помимо прочего, подробный датированный рассказ о жизни штрафников в лагере Пермь‑36:

13 сентября. Жукаускас обнаружил в супе белого червяка.

26 сентября. Он же нашел у себя в миске темное насекомое 1,5 см длиной. Находка тут же была предъявлена к-ну Нелиповичу.

27 сентября. В камере № 6 (ПКТ) зафиксирована температура +12 °C.

28 сентября. К-н Федоров обещал поднять температуру до +18 °C.

29 сентября. Температура в камерах утром 12 °C. Выданы вторые одеяла и ватные штаны. В комнатах дежурных надзирателей установлены обогреватели. Вечером в камерах +11°.

30 сентября. И днем, и вечером +11°.

1 октября. +11,5°.

2 октября. В камере № 6 (Жукаускас, Глузман, Мармус) установлен 500-ваттный обогреватель. И утром, и вечером +12°.

Жукаускасу предложили подписать акт, в котором продукция уменьшена в десять раз. Отказался.

10 октября. Балахонов отказался добровольно прийти на заседание административной воспитательной комиссии. По приказу Никомарова его приволокли силой.

И так далее[1925].

Власти были бессильны остановить утечку информации такого рода, они ничего не могли поделать с западными радиостанциями, вещавшими на СССР. Об аресте Бердзенишвили в 1983‑м через два-три часа уже говорили по Би-би-си[1926]. Ратушинская и ее подруги по женскому лагерю в Мордовии послали Рейгану поздравление в связи с победой на президентских выборах в США, которое он получил через два дня. Кагэбэшники, весело пишет Ратушинская, были вне себя[1927].

Самым здравомыслящим из наблюдателей, смотревших с Запада в советское Зазеркалье, эти чудеса изобретательности представлялись чем-то бьющим мимо цели. В практическом плане Андропов казался им бесспорным победителем. Десятилетие давления, арестов и вынужденных отъездов за границу уменьшило и ослабило движение диссидентов[1928]. Голос наиболее известных из них в середине 1980‑х не был хорошо слышен: Солженицына давно уже отправили за границу, Сахаров находился во внутренней ссылке в Горьком. Сотрудники КГБ сидели у дверей Роя Медведева, следя за каждым его движением. Никто в СССР, казалось, не замечал борьбы диссидентов. Питер Реддауэй, который был в то время, вероятно, крупнейшим западным специалистом по советскому инакомыслию, писал в 1983 году, что диссидентские группы “почти не увеличили свою популярность среди основной массы рядовых людей, населяющих глубинные районы России”[1929].

Громилы и надзиратели, зловредные психиатры и сотрудники КГБ могли, казалось, спать спокойно. Но земля уже уходила у них из-под ног. Жесткий отказ Андропова мириться с инакомыслием оказался недолговечным. Он умер в 1984 году, и его политика умерла вместе с ним.

В марте 1985 года, когда на пост Генерального секретаря ЦК КПСС был избран Михаил Горбачев, личность нового советского лидера поначалу была загадкой как для иностранцев, так и для советских граждан. Вроде бы такой же гладкий и скользкий, как другие советские руководители, – но вместе с тем ощущались и намеки на отличия. В первое лето после его прихода к власти я встретилась с группой ленинградских отказников, у которых “наивность” Запада вызывала смех: как мы можем из того, что Горбачев якобы предпочитает водке виски, а его жена якобы любит западные наряды, делать вывод, что он более либерален, чем его предшественники?

Они ошиблись: он действительно был другим. Мало кто в то время знал, что Горбачев происходит из семьи “врагов народа”. Одного его деда, крестьянина, арестовали и отправили на лесоповал в 1934 году. Другого деда арестовали в 1937‑м. На следствии его избивали, ему ломали руки, зажимая их дверью. Все это оказало на юного Михаила огромное воздействие. Позднее в мемуарах он писал: “Помню, как после ареста деда дом наш – как чумной – стали обходить стороной соседи, и только ночью, тайком, забегал кто-нибудь из близких. Даже соседские мальчишки избегали общения со мной. Меня все это потрясло и сохранилось в памяти на всю жизнь”[1930].

Тем не менее скептицизм отказников имел под собой некоторые основания: первые месяцы правления Горбачева были разочаровывающими. Он развернул антиалкогольную кампанию, которая разозлила людей, нанесла ущерб старинным виноградникам Грузии и Молдавии и, возможно, даже спровоцировала экономический кризис, наступивший через несколько лет: некоторые считают, что именно уменьшение доходов от водки непоправимо нарушило хрупкое финансовое равновесие страны. Только после взрыва на Чернобыльской атомной электростанции в апреле 1986 года Горбачев отважился на подлинные реформы. Убежденный, что страна нуждается в откровенном разговоре о ее трудностях, он выступил с идеей “гласности”.

Поначалу гласность, как и антиалкогольная кампания, была политической линией, в первую очередь связанной с экономикой. Горбачев, судя по всему, надеялся, что открытое обсуждение более чем реальных экономических, экологических и социальных проблем Советского Союза позволит принять быстрые решения, провести “перестройку”. Однако поразительно быстро гласность сфокусировалась на истории СССР.

Когда пытаешься говорить об общественных дискуссиях в Советском Союзе в конце 1980‑х, на ум постоянно приходят метафоры, связанные с потопом: словно прорвало какую-то плотину или дамбу. В январе 1987 года Горбачев сказал заинтригованным журналистам, что необходимо закрыть “белые пятна” в советской истории. К ноябрю перемены зашли так далеко, что Горбачев стал вторым советским партийным лидером, открыто заявившим о “белых пятнах” с трибуны: “Совершенно очевидно, что именно отсутствие должного уровня демократизации советского общества сделало возможным и культ личности, и нарушения законности, произвол и репрессии 1930‑х годов. Прямо говоря – настоящие преступления на почве злоупотребления властью. Массовым репрессиям подверглись многие тысячи членов партии и беспартийных. Такова, товарищи, горькая правда”[1931].