Книга Вспомнить всё - Филип Киндред Дик

Что ж, мечтать не вредно.

Солнце палило нещадно. Уолтер зажмурился, но и с закрытыми глазами продолжал следить за зловещим фургоном, ориентируясь на звук двигателя. Уф, кажется, пронесло! Поехал дальше. Стало быть, не по его душу.

Поцарапанный, испуганный, он выбрался из кустов и заковылял по направлению к дому, рыдая и всхлипывая. Плакал из-за ноющих царапин, а еще от страха и облегчения.

– Господи! – ахнула мама. – Что стряслось?

– Б-белый ф-фургон… – прозаикался Уолтер. – Я видел…

– И решил, что это за тобой?

Он молча кивнул.

– Послушай, Уолтер, – Синтия Бест опустилась на колени и сжала трясущиеся руки мальчика, – ни я, ни папа никогда не сдадим тебя на Передержку, обещаю. И потом, ты слишком взрослый. Туда берут тех, кому нет двенадцати.

– Но Джеф Фогель…

– Его сдали до того, как в силу вступил новый закон. Сейчас с ним такого не случилось бы, и с тобой не случится. У тебя есть душа, она есть у всех двенадцатилетних, поэтому Передержка тебе не грозит. Можешь спать спокойно. Никакие санитары тебя не заберут. Понятно? Увозят других, маленьких, у которых пока не появилась душа – недолюдей.

– Мне кажется, у меня всегда была душа. Не в возрасте тут дело, – пробормотал Уолтер, избегая материнского взгляда.

– Это правовой вопрос, – наставительно произнесла Синтия. – Душа не появляется до определенного возраста, а ты необходимый возрастной порог уже миновал. Церковь Свидетелей вынудила Конгресс принять соответствующий закон. Сначала вообще требовали снизить планку до трех лет, потом приняли компромиссный вариант с двенадцатью годами… Короче, волноваться тебе не из-за чего.

– Угу, – буркнул мальчик.

– Будто ты раньше не знал!

– Хорошо вот так сидеть и рассуждать! – с горечью выпалил Уолтер. – А мне каково? Изо дня в день ждать, что тебя сунут в клетку, бросят в фургон и…

– В твоем случае глупо бояться, – пожала плечами мама.

– Я видел, что они сотворили с Джеффом Фогелем. Он плакал, упирался, пока санитар запихивал его в фургон.

– Прошло два года, – отрезала Синтия. – Нашел трагедию! Жаль, что дедушка умер, иначе ремня бы ты сейчас получил по полной. Вот плоды воспитания твоего папаши! Тот за всю жизнь слова умного не сказал, только все ухмыляется. Должен соображать, что по возрасту не годишься! Совсем уже… – она замялась, подбирая подходящее слово. – Совсем одурел!

– Джефф больше не вернулся, – упрямо проговорил Уолтер.

– Вероятно, его усыновили новые родители, и теперь мальчик растет в нормальной любящей семье. Отказники живут на Передержке тридцать дней, прежде чем их истребляют. Вернее, усыпляют, – поправилась она.

Легче на сердце не стало. «Усыпляют»! Ну и словечко! Словно обжегшись, Уолтер отпрянул от матери. Все с ней понятно, она ничем не лучше остальных. В мыслях, а может, и в поступках. Все они одинаковые. Он ни капельки не изменился за два года. Если у него сейчас есть душа, значит, была и тогда. Или души нет вообще. Есть только белый фургон с решетками на окнах, который увозит отказников, чьи родители пользуются поправкой к старому закону об абортах, который позволял убивать нежеланного ребенка до рождения. С помощью вакуумной установки гинеколог выскабливал «бездушных» малюток меньше чем за две минуты. Аборты разрешались, потому что по закону неродившийся ребенок – не человек, или недочеловек. Теперь вместо гинеколога абортами занимаются санитары из белого фургона, а дату появления души отсрочили аж на двенадцать лет.

В Конгрессе возрастной ценз предложили определять по критерию знания математики, точнее – алгебры. Умеешь решать задачи – ты с душой. Не умеешь – ты просто тело с животными инстинктами. Как собаки Павлова – условные рефлексы не делают шавок людьми.

Я человек!.. Уолтер взглянул на мать. Серое неулыбчивое лицо, холодный взгляд, рациональный и жестокий. Приятно быть человеком. Сразу не надо бояться белого фургона.

– Приходишь в себя, – удовлетворенно заметила Синтия. – Мне удалось снизить твой тревожный порог.

– Все нормально, – согласился он.

Действительно, опасность миновала. Санитары его не тронули.

В этот раз – нет, но ведь будет и следующий! Фургон появляется регулярно.

Несколько дней покоя, потом все заново. Лучше было бы не знать о детях, которым выкачивают воздух из легких. Почему именно так? Потому что дешево, объяснял отец. Экономят деньги налогоплательщиков.

Уолтер часто думал о налогоплательщиках, пытался представить, как они выглядят. Наверное, страшные буки. Задай им ребенок вопрос – сроду не ответят. Тощие, вечно хмурые, поэтому в морщинах, с бегающими глазками. Или, наоборот, жирные как боровы. Одно из двух. Особенно пугали тощие. Они отвергали радости жизни, выступали против жизни вообще, всем своим видом говоря: «Сдохни, сгинь, рассыпься, перестань существовать». Для того и нужен белый фургон.

– Мам, а как закрыть Передержку? В смыслесаму больницу, куда детишек свозят на аборт.

– Нужно подать петицию в законодательные органы.

– А знаешь, что я сделаю? Дождусь, когда там не будет детей, только санитары, и кину бомбу!

– Немедленно прекрати! – рассердилась Синтия. На лбу ее залегли гневные морщины. Точь-в-точь как у тощего налогоплательщика! Лицо матери пугало, в темных глазах отражалась лишь мертвая пустота без признаков души. Вот кто настоящие недолюди! Вот кто, в отличие от детей, недостоин жить!

Уолтер снова выбежал на улицу играть.

Другие ребята тоже видели фургон. Они сбились в кружок. Стояли, переговаривались, но в основном пинали камушки и давили мерзких жуков.

– К кому приезжали? – поинтересовался Уолтер.

– К Флейшхагерам, за Эрлом.

– Поймали?

– А то. Не слыхал, что ли, как он орал?

– Предки были дома?

– Какое там! Свалили с утра пораньше, типа в мастерскую, свечи в машине заменить.

– А санитаров кто вызвал? – снова спросил Уолтер.

– Понятное дело, они и вызвали. Заявки только от родителей принимают. Главное, сами зассали остаться. Ну и уроды эти Флейшхагеры!.. Эрла жалко, вопил как резаный.

– Знаете, что мы должны сделать? Взорвать фургон и убить водителя, – объявил Уолтер.

Остальные восприняли идею скептически.

– Ага, а потом провести остаток дней в психушке, – протянул один из мальчиков.

– Допустим, не остаток дней, а лишь какое-то время, – заметил Пит Брайд. – Пока тебя не вылечат и не сделают «социально рентабельным».

– Ну и как быть? – растерялся Уолтер.

– Если тебе двенадцать, нет смысла париться.

– А вдруг закон изменят? – не унимался Уолтер, по-прежнему обеспокоенный. Смысл париться был. При появлении фургона у него, как и раньше, тряслись поджилки. Сердце обливалось кровью при мысли о детях, томящихся на Передержке за забором из сетки-рабицы и молящихся, чтобы их успели усыновить прежде, чем кончится отпущенный тридцатидневный срок.