Книга Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

– Да как же это можно, король? – вмешался премьер-министр Умнямана. – Может ли твой родич занять это место, пока ты еще жив? Ведь тогда между племенами разгорится война, зулус обратится против зулуса, пока никого не останется в живых, а затем придут белые гиены из Наталя глодать наши кости, а с ними и буры, уже перешедшие реку Вааль. Послушай, для чего же среди нас этот ньянга – то есть знахарь? – спросил он, указав на Зикали, сидящего у костра. – Зачем его призвали из Черного ущелья, которого он не покидал столько лет? Разве он не в состоянии дать необходимый нам совет или подать хоть какой-нибудь знак? Тогда бы мы знали, как следует поступить, и решили, сражаться или нет. Вот пусть Зикали и предскажет будущее, даст нам совет, тогда король скажет свое слово и объявит о своем решении королеве через этого белого человека, а зулусы его исполнят.

Мне показалось, Кечвайо охотно ухватился за его предложение, – вне всякого сомнения, Умнямана и Зикали втайне обо всем сговорились. То ли король желал оттянуть страшную минуту, когда будет вынужден принять решение, то ли надеялся переложить ответственность с себя на духов, говорящих устами пророка. Как бы там ни было, он согласился.

– Верно, – кивнул Кечвайо, – пусть Открыватель укажет нам путь среди лесов, непроходимых болот и скал сомнений, опас ностей и страхов. Пусть даст нам знак, по какой дороге нам безопасно идти, и скажет, останусь ли я в живых, избрав ее, и куда она меня приведет. В награду он получит столько, сколько не получал еще ни один знахарь в уплату за свои услуги.

Тут Зикали поднял свою большую голову, встряхнул седыми лохмами, распахнул рот, будто ожидая, что с неба посыплется манна, и громко расхохотался.

– Ха-ха-ха! – смеялся он. – Ха-ха-ха! Видать, стоило прожить так долго, чтобы дождаться этой минуты. Что же я слышу?! Я, карлик уновандви, кого Чака звал Тот, кому не следовало родиться, из народа, побежденного и презираемого зулусами, явился сюда, дабы сказать слово, которое ни их король, ни его советники не отважились произнести. Ха-ха-ха! И что же посулил мне король? Плату, слишком высокую за слово, что может запятнать его народ кровью или позором. Нет, награда, полученная такой ценой, мне не нужна. Прежде чем мне откроется слово – ибо пока оно еще неведомо моему сердцу и уста не могут его произнести, – попрошу лишь об одном. Поклянись, что при любом исходе, пока на земле существует хоть один зулус, я, глас духов, останусь невредим и огражден от упреков, равно как и люди в моем доме, и те, кто укрылся под моим одеялом, не важно, белые они или черные. Вот моя цена, а иначе я больше не скажу ни слова.

– Изва! Слушаем тебя! И клянемся от имени всего народа, – сказали все присутствующие члены Совета, а вместе с ними произнес клятву и король, вытянув перед собой правую руку.

– Хорошо, – ответил Зикали, – вы дали зарок на костях мертвецов. Ты зовешь их злодеями, но уверяю тебя, у сидящих передо мной в сердцах больше коварства, нежели у этих несчастных. Пусть об этой клятве возвестят повсюду, и, если кто-то ее нарушит, его самого, его домашних, слуг и всех, кто с ним связан, постигнет та же злая участь. И чего же ты хочешь от меня? – продолжал он. – В первую очередь совета, воевать ли с английской королевой, ибо сами вы, великие, никак не можете решиться, а от исхода дела зависит судьба всего народа. О король, советники и капитаны, кто я, чтобы вмешиваться в вопросы мира живых, далекие от моего ремесла, надзвездного мира духов. Однако на свете есть тот, кто объединил зулусов в народ, подобно тому, как гончар лепит сосуд из глины, а кузнец кует копье из руды, добытой в холмах, и закаляет его в крови[111]. Чака Лютый Зверь, величайший из королей, Завоеватель. Я знал Чаку, и его отца, и деда. Кое-кто из ныне живущих тоже его помнит, взять хоть Сигананду. – И он указал на старого вождя, первым взявшего слово. – Да, когда Чака уже стал велик, Сигананда был еще молод и знал его, как воин своего генерала, но я читал в сердце Чаки, формировал его, был его разумом. Без меня он не стал бы так велик. Но потом он нанес мне обиду, и я его оставил. – Тут Зикали снова взял череп – якобы своей дочери – и погладил его. – Чаке недоставало мудрости, иначе он покончил бы с тем, кого обидел. Может статься, Чака догадался, что меня нельзя убить, попробовал и понял, что бросал копье в луну, а она упала ему на голову. Я уж и не помню, столько времени минуло, да и не все ли равно? Я отнял у Чаки мою мудрость, служившую ему опорой, и он упал. Падение его было сокрушительным. Такая участь постигла всех – всех, кто пришел вслед за ним. В дни величия Чаки я знал его сердце, как свое собственное, потому спрашиваю себя: будь Чака сейчас на месте короля, как бы он поступил? Вот я тебе скажу, если бы не только англичане, но и буры, пондо, басуто и все племена Африки угрожали ему, он сражался бы с ними со всеми и наступал бы им на горло. Пускай не мне давать советы в таком деле, но я знаю, сам Чака сказал бы: иди на бой и вернись с победой. Вникнешь ли ты в мои слова или пропустишь мимо ушей, это уж сам решай.

Зикали умолк, а среди советников прокатились возгласы удивления и восхищения. Сам я чуть не поддался общему настроению, ибо на моей памяти это был самый искусный образчик управления толпой. Старый колдун не стал ничего решать и не дал совет, а просто переложил ответственность со своих плеч на мертвеца. Упоминание Чаки действовало на всякого зулуса как заклинание. Они свято чтили память короля, великого полководца, который привел их к победе и могуществу. Выступая от имени Чаки, колдун призывал их, после стольких лет мира, снова взяться за копья, познать радость побед и стать самым великим племенем в Южной Африке. Как только я услышал коварные призывы, то сразу понял, чем кончится дело, а все остальное интересовало меня лишь постольку-поскольку. Впервые я осознал, насколько Зикали силен, и задумался, чего бы он добился, случись ему оказаться в цивилизованном мире.

Пока не улеглось общее возбуждение, он снова торопливо заговорил:

– Вот слово Чаки, он говорит моими устами – устами своего тайного советника, которого редко замечали и никогда не слышали. Узнает ли голос Сигананда, единственный, кто среди вас слышал его?

– Я узнаю его! – воскликнул старый вождь. Он вскочил с выпученными глазами и вытянул перед собой правую руку, по-особому приветствуя дух Чаки, будто перед ним был сам покойный король. Сдается мне, многие в это поверили: они тоже вставали и поднимали руку, не исключая самого Кечвайо.

Сигананда сел на место, а Зикали продолжал:

– Вы слышали, этот капитан знает голос Лютого Зверя. Ладно, с этим кончено. Итак, у вас есть вопрос, и я, старейший из знахарей и тот, кто в народе слывет, уж не знаю почему, мудрейшим, должен дать вам ответ. Вам хочется знать об исходе битвы, если вы на нее решитесь, о судьбе короля, и просите у меня знамения. Верно ли я говорю?

– Верно! – отозвались все в один голос.

– Легко вам спрашивать, – проворчал Зикали, – совсем иное дело – держать ответ. Как же я могу без подготовки, да у меня и необходимых снадобий с собой нет. Мне-то и невдомек было, что меня разыскивают, – и не только затем, чтобы послушать мои суждения. Оставьте меня и возвращайтесь к исходу шестого вечера, вот тогда и узнаете, смогу ли я вам помочь.