Книга Третий проект. Точка перехода - Сергей Кугушев

Цивилизация прошлого основывалась на определенной стабильности уже известных государственных образований, при любых изменениях сохраняющих все тот же национальный или имерский тип организации. Оставался относительно стабильным и доминирующий в определенную историческую эпоху экономический уклад. Стабильной была мировая и европейская культура. Наконец, наблюдалась — и это важнее всего! — биологическая стабильность человека. Цивилизация будущего, вырастающая сейчас из гуманитарных технологий информационной эпохи, подразумевает всеобщую изменчивость. Изменчивость того, что раньше изменить казалось невозможным и немыслимым — самых базисных цивилизационных принципов! Государства, экономики, общества, культуры и человека! Можно предполагать, что дальнейший научный, экономический и культурный прогресс будут представлять собой не смену общественно-экономических формаций, строго разделенных между собой структурными преобразованиями, а скорее — чрезвычайно быстрое и постоянное обновление всех социально-культурных конфигураций, каждая из которых будет обеспечивать лишь определенный и достаточно эфемерный этап развития.

Кризис и исчезновение национальных государств, а также кризис наткнувшейся на земные пределы глобализованной экономики есть только внешнее выражение этого цивилизационного мегатренда, ведущего к цивилизации принципиально нового типа.

Я вижу в нынешней ситуации три обозначившиеся тенденции. Первая — катастрофическая, связанная с началом распада прежней цивилизации. Вторая — тенденция трасформации, попытка выхода на принципиально новый уровень. И, наконец, тенденция адаптации, попытка приспособиться и обеспечит смысловое единство старого и нового мира.

Глобальные цивилизационные кризисы, переходящие в катастрофы сопутствуют человечеству на протяжении всей его долгой истории. Уже крушение Римской империи воспринималось современниками и, прежде всего, самими римлянами, как конец света. Так же воспринималось и крушение Византии, по мнению современников — духовного оплота средневекового мира. Личное сознание, впрочем, как и коллективное бессознательное, всегда воспринимает завершение определенного исторического периода в качестве апокалипсиса. Обычно в такие моменты провозглашается смерть Бога и конец истории. Однако Бог умирает далеко не для всех и история заканчивается лишь для значительного большинства, которое всегда остается в прошлом.

Индустриальный мир, безусловно, распадается. Он исчезает, и никакими силами нельзя продлить его дальнейшее существование. Для нас это, наверное, означает конец света. Но для истории значит, что наступает Будущее.

— И что же будет дальше? — поинтересовался президент.

— Это — самый интересный вопрос, — мотнул головой мыслитель. — Для индустриальной фазы цивилизации не существует устойчивого состояния с низкими, а тем более — нулевыми темпами роста. Индустриализм всегда должен расти и завоевывать новые пространства. Сегодня он дошел до пределов планеты. А потому индустриальная фаза неизбежно обречена на размонтирование в ближайшие десятилетия. А вот тут — бабушка надвое сказала. Есть два способа демонтажа старой эпохи. Первый — возвращение к традиционному миру. По мнению Умберто Эко и ряда его единомышленников, к новому феодализму, с резким сокращением населения…

— Вот как? — иронически спросил президент. — Могут вернуться рыцари, бароны и замки?

— Не совсем, — улыбнулся питерский интеллектуал. — Это будет квазифеодализм, «как бы феодализм». Ведь полной деградации знания не произойдет. Да, с эрозией нынешних государств появятся свои «бароны» и «графы» — авторитетные люди и группы, опирающиеся на силу и способные обеспечить безопасность подданных на своих территориях, вершить в них суд. Конечно, у них будут аналоги замков, только сложенные из железобетонных блоков, с пулеметами и электронными системами безопасности. В общем, что-то очень похожее на мрачные предсказания наших газет в пору распада Советского Союза…

Президент на миг очень ярко представил себе картину новых рыцарей, патрулирующих свои владения на приземистых военных вездеходах с грозно торчащими стволами. Эта мысль его позабавила.

— Простите, я вас перебил, — обратился он к Пер-гину. — Это, так сказать, самый мрачный сценарий будущего. А каков оптимистичный?

— Второй сценарий — переход к следующей, когнитивной фазе развития…

— Какой-какой? — переспросило Первое Лицо.

— К когнитивной, — повторил Пер-гин. — К фазе, где, говоря понятным марксистско-ленинским языком, главной производительной силой становится сам человек и колоссальные способности его психики. Мы считаем, что в этом направлении движутся четыре страны — США, Япония, Германия и Россия. Если какая-то из них сможет достичь когнитивной фазы, то произойдет наименее болезненная перестройка всей земной цивилизации.

Но для перехода в когнитивный мир нужно преодолеть постиндустриальный барьер. Из истории мы знаем, что вблизи барьера характер исторического движения резко меняется. Динамика обретает кризисность, бифуркационность. Во всех случаях поток событий утрачивает пластичность, а социальные структуры теряют способность поддерживать привычный жизненный уклад. Общество превращается в неуправляемое, связность между составляющими его структурами резко падает. Связи просто рвутся! Понятное дело, естественной реакцией на это становится отторжение всего нового. И тут возможна постиндустриальная катастрофа.

Что это значит? Может быть потерян технологический баланс. Технологии не смогут справляться с поставленными перед ними задачами. Они не могут их решить из-за своей невысокой эффективности. Тем более, она в период кризиса падает… Технологии более не могут удовлетворять потребности общества — и наступает катастрофа. Общество попадает в этом случае в некую «воронку» — в зажатое между двумя пределами пространство. С одной стороны будет предел сложности, с другой — предел бедности.

Что это такое? Предел сложности — когда культура не успевает приспособиться к возникающим инновациям. Техносфера начинает развиваться самым хаотическим образом. Я бы сказал, даже не развиваться, а существовать. Человек, общество и государство рассогласуются с техносферой. Обратите внимание на невероятно быструю деградацию образования на Западе. Американцы всерьез стремятся к тому, чтобы их школьники научились читать и писать к третьему классу. А у нас дети умеют уже в первом. Качество специалистов падает настолько, что они с трудом поддерживают безопасное функционирование уже созданной техносферы. Поэтому вблизи предела сложности мир ждет нарастание динамики катастроф.

Предел бедности — иная беда. Это когда не хватает материальных технологий, принципиально необходимых для решения встающих перед цивилизацией задач. В этом случае не спасают никакие ухищрения вроде совершенствования систем управления или развития культуры. Если, например, вам объективно нужны тракторы и комбайны для обеспечения продовольствием населения, а ваша цивилизация произвести их не может, то неминуема катастрофа. То есть, предел бедности — когда существующие технологии не позволяют цивилизации выжить.

В точке схождения пределов происходит резкое упрощение всей цивилизационной структуры. За счет этого возникает новая системная связность, образующая конфигурацию следующего исторического периода. Повторю: современникам этот процесс кажется кошмаром, апокалипсисом. Достаточно вспомнить процесс перехода от античности к фазе Средневековья — с гибелью городской жизни, варваризацией всего и вся, упадком государства, науки, культуры…