Книга Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

Ее благодарность была обращена к констеблю в униформе, которая, очевидно, присматривала за Джоэлом в ее отсутствие.

Констебль удалилась, и Барбара вслед за Фабией Бендер вошла в комнату. За ней последовал Нката. Они оказались лицом к лицу с человеком, который обвиняется в убийстве Хелен Линли.

Барбара посмотрела на Нкату. Тот кивнул. Это был тот самый мальчик, которого он видел на видеозаписях системы наблюдения, сделанных на Кадоган-лейн и на станции подземки «Слоун-сквер»: та же шапка кудрявых волос, те же гигантские веснушки, пятнами рассыпавшиеся по лицу. Худой, невысокий, с обгрызенными до крови ногтями — он выглядел не опаснее, чем олененок, выскочивший на дорогу в свете автомобильных фар.

Джоэл Кэмпбелл сидел за казенным столом, и трое взрослых присоединились к нему, Нката и Барбара — с одной стороны стола, мальчик и инспектор социальной службы — с другой. Фабия Бендер сказала ему, что сержант Старр скоро принесет ему поесть. Перед ним уже стояла принесенная кем-то банка кока-колы, но он к ней не прикоснулся.

— Джоэл, — сказал мальчику Нката, — ты убил жену копа. Ты это знаешь? Недалеко от того места мы нашли оружие. Мы проверим отпечатки пальцев на нем, и они окажутся твоими. Баллистическая экспертиза докажет, что выстрел был сделан из этого револьвера. Камеры скрытого наблюдения сняли тебя на месте преступления. Тебя и другого парня. Так что ты скажешь на это, братишка?

Мальчик на миг задержал взгляд на Нкате. Казалось, шрам от бритвы, пересекающий щеку полицейского, привлек его особое внимание. Когда Нката не улыбался, его лицо могло напугать кого угодно. Но мальчик сделал вдох (как будто вобрал в себя храбрость откуда-то из другого измерения) и ничего не ответил.

— Нам нужно имя, мэн, — сказал Нката.

— Мы знаем, что ты был не один, — добавила Барбара.

— Второй парень — взрослый, так? От тебя нам нужно его имя. Для тебя это единственный шанс.

Джоэл молчал. Он потянулся к банке с колой, сжал ее в ладонях, хотя открыть не пытался.

— Чувак, ты как думаешь, что тебе светит за это дельце? — спросил Нката у мальчика. — Думаешь, тебя пошлют на каникулы в Диснейленд? Тебя посадят за решетку, вот что делают с такими, как ты. А на сколько, это будет зависеть от того, как ты поведешь себя.

На самом деле все могло оказаться немного не так, но мальчишка мог и не знать этого. Им нужно было, чтобы он назвал имя, и они добьются этого.

Беседу прервал сержант Старр, принесший упаковку с треугольным сэндвичем внутри. Он разорвал пластик и протянул сэндвич мальчику. Тот взял его, но даже не поднес ко рту. На его лице была написана неуверенность, и Барбара видела, что он изо всех сил ищет решение. Ей казалось, что альтернативы, приходившие ему на ум, были таковы, что ни один из них, четырех взрослых, не смог бы их понять. Когда он наконец поднял глаза, взгляд был направлен исключительно на Фабию Бендер.

— Я не доносчик, — сказал он и откусил кусок сэндвича.

Вот к чему все свелось: к уличному кодексу чести. И не только к уличному, в обществе этот кодекс был принят повсеместно. Дети впитывали его с молоком матери, потому что это был урок, необходимый для выживания, какой бы ни оказалась их дальнейшая судьба. На друга не доносят. Но даже эта короткая фраза многое сказала полицейским Скотленд-Ярда: они теперь знали, что тот человек, который был вместе с Джоэлом в Белгрейвии, скорее всего, считается другом мальчика. То есть кем бы он ни был по роду занятий, он должен принадлежать к кругу близких знакомых Джоэла.

Барбара и Нката вышли из помещения, где доедал сэндвич Джоэл Кэмпбелл, в сопровождении Фабии Бендер. Старр остался с мальчиком.

— Думаю, что рано или поздно он начнет говорить, — заверила Фабия Бендер. — Это его первый день здесь, а в колонии для малолетних он вообще еще не бывал. Когда он туда попадет, у него будет шанс по-новому взглянуть на то, что случилось. Он сообразительный мальчик.

Барбара раздумывала над услышанным.

— Он ведь уже бывал здесь за поджог и что-то еще, не так ли? — спросила она, пока все они задержались в коридоре. — Чем тогда все закончилось? Строгий дяденька судья отругал его, или даже до этого не дошло?

Фабия покачала головой.

— Обвинения против него так и не были выдвинуты. Похоже, не было достаточно улик. Его допрашивали, но в обоих случаях отпустили.

И это делает Кэмпбелла идеальным объектом для вмешательства общества, подумала Барбара, а как раз для этого и созданы организации вроде той, что обосновалась в районе Элефант-энд-Касл.

— А что было потом? — спросила она.

— Простите, не поняла вас.

— Что было после того, как его отпустили? Вы не направили его для прохождения какой-нибудь воспитательной программы?

— Какого рода программы?

— Такие, которые помогают подросткам не искать проблем себе на голову.

На помощь Барбаре пришел Нката:

— Вы когда-нибудь посылали подростков в организацию под названием «Колосс»? — спросил он. — Это на том берегу реки, на Элефант-энд-Касл.

Фабия Бендер снова покачала головой.

— Я слышала о «Колоссе», само собой. Их люди даже приезжали к нам с презентацией.

— Но?…

— Но мы никогда не направляли туда детей.

— Не направляли, — повторила Барбара утвердительно.

— Нет. Это ведь слишком далеко отсюда. Мы ждем, когда они откроют филиал в нашей части города.

Линли был один с Хелен. Он оставался с ней наедине уже более двух часов. Это будут последние часы. Перед этим он опросил членов обеих семей, и все согласились. Возражала только Айрис, но она прибыла в больницу позже всех, поэтому он понимал, сколь невозможным кажется ей требование расстаться с сестрой.

Специалист по неонатальной неврологии приезжал и уже уехал. Он просмотрел диаграммы, отчеты, заключения. Он изучил показания мониторов и датчиков. Он ознакомился с тем немногим, с чем можно было ознакомиться. После этого он встретился со всеми, потому что этого хотел Линли. Если можно сказать, что один человек принадлежит другому, то Хелен принадлежала ему, как жена мужу. Но помимо этого она была любящей дочерью, горячо любимой сестрой, дорогой невесткой. Ее уход затронул каждого. Он не один страдал от этого чудовищного удара, не мог он и утверждать, будто скорбит в одиночестве. Поэтому все они сели перед врачом из Италии, специалистом по неонатальной неврологии, который сказал им, что они уже знали.

Двадцать минут — это отнюдь не много времени. Двадцать минут — это период, за который в жизни почти ничего не успеваешь сделать. Да что там, бывали дни, когда двадцати минут не хватало даже на то, чтобы Линли доехал от их дома на Итон-террас до Виктория-стрит. Можно, конечно, уложиться в этот срок, когда принимаешь душ и одеваешься, или завариваешь и пьешь чай, или моешь посуду после ужина, или обрываешь сухие цветки роз, но треть часа не давала необходимого пространства для свершения чего-либо значительного. Однако для человеческого мозга двадцать минут — это вечность. Это необратимо, потому что такова природа воздействия, которое мозг окажет на жизнь, зависящую от его нормального функционирования. А его нормальное функционирование зависит от постоянного доступа кислорода. Посмотрите на жертву пулевого ранения, сказал доктор. Посмотрите на свою Хелен.