Книга Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха

– Ты сильный, и я сильный, а сила должна объединяться. Принимай ислам!

Сергей вежливо отшучивался:

– Я боли боюсь, обрезания не переживу.

Лом начинал заводиться и говорить о своей мечте – всемирном халифате, где будет порядок и все будут счастливы.

Однажды Сергей не выдержал и попросил:

– Ты мою страну из этих планов исключи.

– Почему? – удивился чеченец.

Сергей усмехнулся и напомнил.

– Помнишь, ты меня обманул, когда мы на картошке с тобой боролись?

Лом нахмурился и промолчал.

– Ты можешь меня обмануть, можешь повалить, но победить не получится. Никак.

Лом засмеялся, засмеялся и Сергей.

Вволю посмеявшись, они разошлись спать, а через два дня Лом-Али попытался оспорить это утверждение, не на словах – на деле, когда Сергей взял в плен двух грузинских полковников. Хотя громко сказано – взял в плен: те сидели в жару в прохладном погребе, пили и пели красивые грузинские песни, не заметив, что их отряд оставил село. И полковники они были липовые – звание ниже полковника грузины не признавали. Сергей закинул за спину их оружие, взял их обоих за шкирон и приволок в штаб. Обычно Лом обменивал пленных или требовал выкуп, а тут вдруг глянул на друга хмуро и сказал:

– Расстрелять.

Слышать это было неожиданно, и сознавать, что из-за тебя лишат жизни двух совершенно тебе чужих, но – людей, было крайне неприятно, однако Сергей знал, что война есть война и что грузины расстреляли недавно двух взятых в плен из их отряда человек. Поэтому он повернулся и пошел прочь, но Лом его остановил.

– Стой! Ты их взял, ты и расстреливай.

Был темный вечер, батальон сытно поужинал бараньей шурпой и курил у большого костра. Там было и человек шесть русских, из «русского взвода», которым командовал Сергей. Они продолжали курить, делая вид, что не слышат. Точно такая же реакция была у его русских сослуживцев в стройбате, когда ночью подходили к Сергею угрюмые чеченцы и говорили: «Вставай, идем драться». Их было двое-трое, а случалось и пятеро, и, конечно, Сергею было бы легче, если бы кто из своих, одноплеменников, пошел тогда с ним. Но свои старательно делали вид, что спят. И Сергей шел драться один. А утром, видя его подбитый глаз, удивлялись, негодовали и обижались, что не разбудил.

Кто-то из чеченцев многозначительно засмеялся.

Свои – курили.

Лом знал, что Сергей никого расстреливать не станет, и не ждал, когда он это скажет.

– А ты знаешь, что по закону военного времени делают с теми, кто отказывается выполнять приказ?

Сергей не ответил.

– А вы знаете? – обратился Лом к сидящим у костра.

– Их расстреливают! – радостно закричали чеченцы, русские же продолжали молчать.

– Кто его расстреляет? – Лом обвел всех взглядом, и русских, и чеченцев, но никто на это не отозвался, он остановился на грузинах. Один из них был грузин как грузин – черный, носатый с животиком, а другой – совершенно на грузина непохожий, рыжий, круглолицый, курносый, и звали его Вася, но при этом не было никаких сомнений, что он тоже грузин.

– Расстреляете? – обратился к ним Лом.

«Полковники» давно уже протрезвели.

– А потом нас? – мрачно спросил рыжий.

– Отпущу, клянусь Аллахом! – воскликнул Лом.

Грузины заговорили между собой, заспорили, переходя на крик, и рыжий ответил за двоих.

– Давай расстреляем…

К тому времени чеченцы уже разоружили Сергея.

Лом пустил его вниз по узкой, стекающей к морю тропе первым, за ним шли грузины, потом он сам – с маузером в опущенной руке, которым, как, смеясь, рассказывал, его дедушка убивал русских в гражданскую войну, а отец в отечественную, потом четверо из русского взвода – Лом без опаски подставлял им свою спину. Пленных обычно расстреливали у моря, чтобы все на него списать и не возиться в каменистом грунте с рытьем могил.

Сергей не верил, что его расстреляют.

А если и расстреляют, то не грузины, такого подарка Лом им, конечно, не сделает.

Свои?

Русские?

Соплеменники сопели за спиной, внешне не проявляя своего отношения к происходящему. Это был, несомненно, спектакль, финал которого знал только Лом-Али, да и он, как выяснилось потом, тоже не знал…

Сергей не испытывал страха, было какое-то гибельное равнодушие к своей жизни, которое передается через равнодушие к жизням других – в общем-то, обычное психологическое состояние на войне. И никого он не вспоминал и ни о чем не думал, когда привыкшее быть настороже ухо уловило вдруг где-то вдалеке хлопок минометного выстрела, и будто кто толкнул его в спину – повалился на землю и обхватил голову руками.

Сергей давно уже не кланялся шальным выстрелам, а тут плюхнулся на землю, как новобранец.

Лом даже засмеялся над ним – успел, потому что никто здесь стрелять по ним из миномета не мог, и тут совсем рядом шарахнул взрыв…

Двум не успевшим присесть русским размозжило головы, грузинам, кажется, совсем не перепало, иначе как бы они под шумок смылись, Лому же досталось крепко – на животе его пучилось кроваво-грязное месиво.

Как выяснилось потом, стреляли яицкие казаки, только вчера прибывшие на позицию по соседству. Уральцы привезли с собой миномет образца тридцать восьмого года и интереса ради выстрелили в сторону моря, но мина полетела почему-то вбок.

Сергея слегка контузило, он потряс головой и снова стал все слышать.

– Несите их обратно и похороните, – приказал он двум оставшимся в живых перепуганным русским, сам же подхватил Лома на руки и побежал вниз по тропе.

Чеченец стонал, показывая, что жив, и Сергей почему-то не сомневался, что тот будет жить.

Удивительное ликование ощущал он в себе тогда.

Схожее чувство Сергей испытал однажды, когда еще школьником-десятиклассником нес по ночному городу на руках любимую женщину, но тогда ликовало тело, а сейчас – душа, впервые в жизни Сергей ощутил в себе ее присутствие, счастливое и негордое в нем главенство. Еще более удивительным было то, что состояние его души оформилось в слова, сложилось в совершенно неожиданную фразу, о которой мы начали говорить раньше, но не решились ее тогда привести: «Русский бог умеет смеяться!»

Вот так:

РУССКИЙ БОГ УМЕЕТ СМЕЯТЬСЯ!

Бессмыслица, нелепость – какой русский бог? нет и не может быть никакого русского бога, а если представить невозможное и он в самом деле существует, то разве мог бы он смеяться, до смеха ли ему, точно знающему, какие мы и что тут у нас и как?!

Даже тогда, после несостоявшегося собственного расстрела, в горячке странного и страшного бега, спасая того, кто только что мог его убить, Сергей понимал, что бессмыслица это и нелепость, а сам все равно повторял на ходу, с трудом сдерживая себя, чтобы не закричать на весь мир: