Книга Солдат великой войны - Марк Хелприн

– Все не так просто.

– Почему?

– Просто поверьте.

– Ладно, я вам верю.

Алессандро чувствовал поднимающийся ветер и слышал шелест листьев на деревьях, которые гнулись и раскачивались. Дождь приближался, свет казался безмятежным и обреченным одновременно. Солдат оставался спокойным, потому что ему довелось пережить не одну бурю, и женщина оставалась спокойной, потому что держала у груди движущую силу истории и источник неуничтожимой энергии. А молния между ними соединяла и освещала их.

– Иногда люди приходят сюда, долго смотрят на эту картину и плачут, – поделился наблюдениями смотритель.

После паузы, в которой, казалось, что-то очень быстро нарастало, Алессандро спросил:

– Кто? Солдаты?

– Нет, не солдаты.

Алессандро обернулся к смотрителю.

– Кто?

– Разные люди.

– Какие?

– Вы что, хотите, чтобы я назвал их имена?

– Расскажите о них.

– Зачем?

– Я один из них, правда? Я хочу знать.

– Музей сейчас закроется.

– Завтра вы здесь будете?

– Буду, но не скажу ничего такого, чего не могу сказать сегодня.

– Так скажите сегодня.

– Что вы хотите знать? Мне их описать?

– Да. Опишите.

– Ладно. Один господин, лет на десять старше вас…

– Переходи к следующему.

– Я же ничего не сказал!

– Он меня не интересует. Продолжайте.

Смотритель глянул на Алессандро так, будто вернулся к первоначальному мнению о его психическом состоянии.

– Приходил еще один парень…

– Он меня тоже не интересует.

– Это какой-то бред.

– Продолжайте.

– Полагаю, старая женщина вас тоже не интересует…

– Нет.

– …которая потеряла мужа.

– Нет.

– Или женщина… которая приходила… с малышом. – Алессандро не перебивал, но смотритель словно этого ждал и замолчал сам. – С малышом, – повторил он и после долгой паузы добавил: – Она стояла перед картиной и плакала.

Алессандро почувствовал, как электрические разряды покалывают позвоночник, а по рукам бегут мурашки.

– Когда она приходила? – спросил он ровным голосом.

– Довольно давно. Весной. Шел дождь, и было холодно. Я был в шерстяном костюме и на обед ел суп, потому что было холодно.

– Если вы это помните, – осторожно сказал Алессандро, – значит, у вас замечательная память на детали.

– Не такая уж замечательная, – покачал головой смотритель, – но, знаете ли, когда целыми днями стоишь и смотришь на картины, учишься замечать подробности. Если ты, конечно, не идиот. Запоминаешь.

– И как она выглядела? – спросил Алессандро.

– Очень хорошенькая.

– Какого цвета волосы?

– Светлые, но она итальянка.

– Откуда вы знаете?

– Потому что, – смотритель определенно гордился тем, что запомнил, – она говорила по-итальянски. А с малышом она говорила еще и по-французски. Чувствовалось, что она хорошо образована, а такие люди говорят со своими детьми на французском.

– Цвет глаз?

– Не помню. Я никогда не запоминаю, какого цвета у людей глаза.

– Одежда?

– Этого я тоже не знаю, вот моя жена сказала бы вам. Она помнит, кто в чем был и сорок лет назад.

– Ваша жена ее видела?

– Нет-нет, если бы видела, то сказала.

– А вы видели ее всего один раз.

– Насколько я помню. Но это не означает, что она приходила только один раз.

– Что еще вы о ней знаете?

– Ничего. Малыш вел себя хорошо. Не плакал.

– Что еще?

– Ничего. Это все.

– Подумайте!

– Ничего.

– Закройте глаза.

– Нельзя мне закрывать глаза.

– Почему?

– Ладно, если вы отойдете туда, – и он указал на середину зала.

Алессандро покорно отошел. «Закрываемся! Закрываемся! Закрываемся!» – закричали смотрители в других залах, когда тот, что стоял рядом с Алессандро, закрыл глаза. Алессандро молился, сам не зная о чем.

– Да! – воскликнул смотритель, не открывая глаз.

– Что, да?

Тот открыл глаза.

– Я кое-что вспомнил. Одну подробность. Ребенка она держала на бедре, в кушаке. Детские коляски в Венеции неудобны. А когда ходишь с малышом, приходится брать с собой кое-какие вещи. У нее было все необходимое в холщовой сумке, какие дают туристам в отелях Лидо. Они таскают в них завтрак, книги, купальники. Летом с ними все ходят.

– И какой мне от этого прок?

– На сумке написано название отеля, – сказал смотритель и улыбнулся.

– И вы его помните.

– Да. И знаете, почему? Я вам скажу. Около площади Санта-Маргерита есть небольшой отель. Я знаю, потому что жил рядом и каждый день проходил мимо по дороге на работу. Назывался он «Маджента». И это слово я прочитал на сумке: «Маджента». Я знал, что оно означает.

– Закрываемся! Закрываемся! – высокие голоса смотрителей эхом отдавались от стен выставочных залов.

Смотритель, стоявший рядом с Алессандро, посмотрел на часы.

– Пора домой. Попрощайтесь с картиной, потому что пора домой.

* * *

Алессандро привалился к железной изгороди, увитой мягкими стволами молодых лоз. На другой стороне улицы стоял отель «Маджента», почти пустой, несмотря на то, что было только начало осени. Портье в униформе, напоминающей парадный мундир английского адмирала, появлялся за стойкой и исчезал с точностью метронома. Алессандро наблюдал, как тот скользит между ярких ламп и полированной бронзы. Отель, маленький и не очень известный, выглядел изысканно. На пурпур[97], в честь которого его и назвали, указывала только полоса в верхнем левом углу меню, выставленного под стеклом на другой стороне улицы.

Он собирался остановиться в отеле, а не опрашивать сотрудников, которые могли ничего и не вспомнить, если не настроить их на нужный лад, а Алессандро не знал, какие именно вопросы следует задавать или как их задавать. Многие женщины имеют детей и говорят по-французски. Какое имело все это отношение к нему? Но если он ошибся с самого начала, и женщина, которую он видел в окне второго этажа того госпитального домика, была не Ариан, а другая сестра, очень на нее похожая, или на атакующие самолеты он смотрел не мгновение, а дольше – всем известно, что время в бою растягивается, – и она успела выскочить через черный ход до того, как бомбы уничтожили дом?