Книга Создатель звезд - Олаф Стэплдон

С другой стороны, есть Ч. Он знает все, от электронов до галактик, он – первоклассный специалист в своей отрасли. Кроме того, он не чужд духовного опыта. В чем же заковырка на этот раз? Он – добрейшее, полное сочувствия существо. Он предпочитает думать, что, с точки зрения человека, вселенная вполне дружелюбная штука. Отсюда берут начало все его исследования и догадки. Да, пока он остается в рамках науки, то достаточно уверенно держится на ногах. Но его духовный опыт говорит ему, что наука все же очень поверхностна. И в этом он прав. Но когда его не слишком глубокий духовный опыт смешивается с его добротой, Ч. начинает рассказывать нам о Вселенной вещи, которые являются чистой выдумкой его доброты».

Джон на секунду умолк и со вздохом закончил: «Нет толку продолжать в том же духе. Вывод и так достаточно очевиден: Homo Sapiens находится в конце своего пути, и я не собираюсь тратить свою жизнь на возню с обреченным видом».

«Ты совершенно уверен в себе», – заметил я. «Да, – ответил Джон. – В каком-то смысле я совершенно в себе уверен, и одновременно совсем не уверен в других смыслах, которых не могу объяснить. Но одно мне ясно. Если я получу власть над Hom. Sap., то вымерзну внутри и не буду способен делать свою настоящую работу. В чем она заключается, я пока и сам не уверен, и не могу этого объяснить. Но она начинается с чего-то во мне. Разумеется, я не собираюсь просто «спасать» свою «душу». Я, один-единственный человек, с тем же успехом могу быть проклят, но мир от этого не изменится. Возможно даже, что, будь я проклят, мир бы от этого только выиграл. Сам по себе я не имею значения, но я несу в себе возможность сделать что-то значимое. В этом я уверен. Так же, как уверен в том, с чего следует начать – с внутреннего изыскания объективной реальности для того, чтобы подготовиться к объективному творению. Ты можешь что-нибудь из этого понять?»

«Не очень много, – ответил я. – Но продолжай».

«Нет, – ответил он. – Эту тему я развивать не собираюсь. Но могу сказать вот что: недавно мне пришлось здорово испугаться. Я не так легко пугаюсь. И это был всего второй раз в моей жизни. На прошлой неделе я ходил на финал футбольного матча, чтобы посмотреть на зрителей. На поле шла серьезная схватка (и вся игра была очень неплоха от начала до конца), но за три минуты до конца из-за нарушения случилась неприятность. Мяч попал в ворота до свистка судьи, игрок получил замечание, и гол, который решил бы итог состязания, не был засчитан. Толпа ужасно завелась из-за этого – ты, наверное, слышал. И это меня напугало. И я не имею в виду, что боялся пострадать в толпе. Нет, знай я, на чьей я стороне и какова цель возможного столкновения, я бы с удовольствием поучаствовал в небольшой потасовке. Но целей и сторон не было. Нарушение однозначно было. И «чувство игры» должно было удержать болельщиков в рамках приемлемого. Но на этот раз оно не сработало. Все просто потеряли головы, эмоции перехлестнули все границы. И напугало меня ощущение, что я совершенно чужой в этой толпе. Единственный человек в огромном стаде скота. Передо мной была прекрасная выборка представителей рода человеческого из шестнадцати сотен миллионов особей Homo Sapiens. И эта прекрасная подборка выражала свои эмоции в совершенно обычной для себя манере, с помощью нечленораздельного рева и воя. А я стоял среди них в одиночестве: неоформившееся, невежественное, неуклюжее создание – единственный настоящий человек. Может быть, единственный на всем свете. И потому, что я был человеком с заложенной во мне возможностью какого-то нового, превосходящего все былое духовного достижения, я был важнее, чем все шестнадцать сотен миллионов, вместе взятые. Ужасная мысль сама по себе. И завывающая толпа только усилила мой ужас. Я боялся не ее, а того, что она представляла. Не то чтобы меня пугали отдельные люди. Они меня скорее веселили. И если бы они обратились против меня, я бы дал им достойный отпор. Ужасала меня мысль об огромной ответственности и огромных шансах против того, что мне удастся осуществить мои планы».

Джон снова умолк. Я сидел, настолько пораженный его уверенностью в собственной огромной важности, что не мог ничего ответить. Наконец, он сказал:

«Тебе, мой верный Фидо, все это должно казаться совершенно невероятным. Но, возможно, уточнив всего одну вещь, я сделаю идею в целом для тебя понятнее. Уже почти точно известно, что вскоре начнется новая мировая война и что она может стать концом цивилизации. Но я знаю кое-что, отчего ситуация выглядит еще хуже. Я не знаю точно, что случится с вашим видом в далеком будущем, но уверен, что, если не произойдет чуда, уже очень скоро начнется ужасный беспорядок, исключительно из-за вашей психологии. Я тщательно изучал умы великие и мелкие, и мне стало совершенно ясно, что в крупных вопросах Homo Sapiens проявляет себя плохо обучаемым животным. Вы не вынесли никаких уроков из первой войны. Практической смекалки у вас не более чем у мотылька, который, однажды влетев в пламя свечи, бросается в него вновь, едва лишь оправится от шока. Снова и снова, пока не сожжет крылья. Умом многие осознают опасность. Но вы не привыкли следовать доводам разума. Как если бы мотылек знал, что пламя несет ему смерть, но не мог приказать своим крыльям не нести его к свече. Так же и с этой зарождающейся безумной религией национализма, которая понемногу становится все лучше в деле разрушения. Бедствие уже неизбежно, если только не случится чудо – а оно может случиться. Еще возможен скачок вперед, к более человечному мышлению и, следовательно, к социальному и религиозному перевороту. Но если чуда не случится, то лет через пятнадцать-двадцать болезнь охватит все общество. Несколько великих держав нападут друг на друга и – пуф! В считаные недели от цивилизации ничего не останется. Конечно, если бы сейчас я взял управление в свои руки, то, скорее всего, сумел бы предотвратить удар. Но, как я уже сказал, тогда мне пришлось бы забросить то действительно животворное дело, которым мне предстоит заниматься. Разведение кур не стоит таких жертв. А в результате, Фидо, я увяз вместе с вашим ужасным видом. Я должен вырваться на свободу и, если это возможно, не попасть в гущу надвигающегося бедствия».

Глава XI. Странные встречи

Мрачный прогноз судьбы Homo Sapiens появился примерно в то же время, когда собственное развитие Джона привело его к глубокому духовному кризису. Через несколько недель после описанного мной разговора он, казалось, окончательно погрузился в себя и стал избегать общения даже с теми, кто считал себя его другом. Былой интерес к окружавшим его странным существам пропал. Его ответы на любые вопросы стали необычайно краткими, за исключением редких случаев, когда он внезапно становился враждебным и высокомерным. Иногда он как будто жаждал понимания, которого не мог найти. Порой он убеждал меня отправиться с ним на дневную прогулку по холмам или в вечерний поход в театр, но после нескольких отчаянных попыток изобразить нормальный разговор впадал в молчаливое отчаяние и едва ли слышал мои попытки вести беседу. Порой он подолгу ходил по пятам за матерью, так и не находя, что ей сказать. Пакс невероятно беспокоило его состояние, и из-за этого печального безмолвия она начала даже опасаться, что «его мозг начал сдавать». Она рассказала мне, что однажды ночью услышала в его комнате какой-то шум и заглянула, чтобы узнать, в чем дело. По ее словам, Джон «плакал как ребенок, который не может оправиться после кошмара». Она долго гладила его по голове и упрашивала рассказать, что его тревожит. Не переставая всхлипывать, он ответил: «О, Пакс, мне так одиноко!»